19 октября Владимир Путин на заседании Совбеза РФ заявил о введении военного положения в "ЛДНР" и временно оккупированных Херсонской и Запорожской областях. Среди прочего Путин упомянул и об украинском партизанском движении на этих территориях. Цитата: “Киев отвергает любые предложения о переговорах, продолжаются обстрелы, используются откровенно террористические методы. Наследники бандеровцев пробуют организовать подполье, засылают диверсионные группы на русские местности”.
С Остапом, спикером Центра национального сопротивления, журналист издания " Цензор.НЕТ" пообщался за несколько дней до очередной путинской истерики. В интервью он подробно рассказывает о том, как складывалось и действует партизанское движение, какие методы используют оккупанты относительно гражданского населения на ВТО – временно оккупированных территориях, а также дал важные советы украинцам на этих землях, как действенно и осторожно приобщаться к ненасильственному, и не только, против врагу.
- Остап, в нашей беседе мы будем употреблять термин "партизаны". Сначала расшифруем: о ком именно идет речь?
– В основном это военные, работающие по нулю, и гражданские люди, проживающие на временно оккупированных территориях. Почему говорю "проживают"? Ибо есть устоявшееся видение, что партизаны – это только об убить, расстрелять, уничтожить, взорвать. Но сегодня мы видим, что партизанщина имеет два направления: насильственное и ненасильственное сопротивление. О сущности насильственного сопротивления мы вроде бы все понимаем. Здесь прямой ответ: ликвидировали, уничтожили, повлияли на чью-то жизнь (а скорее – на его досрочное окончание). А ненасильственное сопротивление – это люди, которые тоже партизаны.
Начиная от граффити и листовок – и заканчивая саботажной деятельностью на отдельных предприятиях, занявших и где работающих оккупанты, работники завезены из России; где есть их военные. То есть, по сути, человек, который сегодня делится информацией о передвижении вражеских подразделений, о передвижении ВВТ, о размещении личного состава, техники – это партизан. Это подпольщик. Вот о ком мы будем говорить с вами, это партизаны разные.
– На каких законодательных началах и при какой логистике сформировалось партизанское движение?
– Начну с того, что летом 2021 года Верховная Рада приняла закон о национальном сопротивлении . Его приняли, и он начал действовать в январе 2022 года. Этот закон регламентировал три новых направления национального сопротивления.
– Расскажите обо всех трех.
– Во-первых, это территориальная оборона. Она была разная – как люди, которые просто взяли 24 февраля какое-то оружие, вышли, и из них сформировали терроборону – так и люди, которые действительно готовились в ТРО очень долго. У них были сформированы подразделения, находящиеся в составе сухопутки, и были выучки. Это люди не просто так уничтожали технику в первые месяцы войны – до этого они ежемесячно проходили обучение. Сами собирались – кто-то по собственным инициативам.
Теперь о сопротивлении. В рамках сил специальных операций было создано Движение сопротивления. Это как раз и есть партизаны – люди, действующие по нулю. Их мы разделяем на две категории. Есть люди, которых мы готовили с 2014 года, силы специальных операций. Это люди военные, профессиональные, выразившие свое желание, что они хотят дальше воевать и приносить пользу. То есть по профессиональным навыкам было понятно, что их можно так применять.
– Разумеется, у всех своя квалификация и свои возможности.
- Именно так. У нас выработался лозунг: каждый на своем месте. То есть каждый на своем месте может приблизить победу – и бабушка, у которой просто есть телефон, и военный, и офисный работник – каждый по специальности… Так вот, из таких военных были сформированы части, подразделения движения сопротивления, которые в основном работают по нулю. И они руководствуются силами специальных операций.
Также в рамках сил специальных операций, согласно закону, есть просветительская составляющая. Надо учить людей ненасильственному сопротивлению: что это такое, как оно работает, объяснять, толковать. Этой деятельностью занимается Центр Национального Сопротивления. Учим также и базовые вещи относительно боев в городах. Многих вещей. На нашем сайте можете найти и как коктейль Молотова сделать, поджечь какое-нибудь здание, отработать по передвижению личного состава врага. Это общая информация.
Ключевое, что мы несем, – это самое ненасильственное сопротивление. Потому что без поддержки гражданского населения ни одна армия не победит. И 2022 это показал. Вторгшиеся россияне, ожидая цветов от населения и общего праздника,- не получили поддержки гражданского населения.
– Ну, при этом было достаточно людей, которые ждали россиян.
– Но это не тот процент людей, который был в 2014 году. За 8 лет оккупации Крыма и ОРДЛО люди увидели настоящее лицо русского мира. Поэтому когда такое взаимодействие гражданского и военного населения – в этом есть успех. Это о гражданском, ненасильственном, гражданском сопротивлении. Называйте его как вам удобно. Это сопротивление принимает разные формы. Скажем, когда люди не подсказывают, куда проехать правильно, или подсказывают, куда правильно проехать (для нас правильно, конечно). То есть когда люди в целом усложняют жизнь оккупантам: не дадут воды, проморозят ее, элементарно игнорируют. Вы понимаете, что уже сейчас на оккупированных территориях есть полицейский режим. Но даже это их многократное передвижение "референдумов" - это не просто потому, что они немощны. Вспомните 2014, как там все было быстро.
– Хорошо помню – тогда они это быстро сделали.
– А сейчас его переносили 3-4 раза – и в панике проводили его уже в сентябре. То есть гражданское сопротивление максимально оттягивало проведение референдума для того, чтобы Вооруженные силы смогли сформировать мощный ресурс для контрнаступления. Это все действительно большая благодарность подполья в лице людей.
– Вернемся к вопросу о том, кто руководит ненасильственным сопротивлением.
– На самом деле планировалось, что мы сформируем определенные сети относительно того, как мы будем передавать информацию, общаться с людьми. И они сформированы, существуют. Потому что мы понимали, что рано или поздно упадет информационный занавес.
Но… это получило развитие в геометрической прогрессии! Мы стали развивать, давать информацию. Например, весной наши специалисты, умеющие правильно таргетировать информацию, сделали главный акцент на вновь оккупированные территории, которые в течение февраля-марта занимались оккупантами. То есть Юг – Запорожье, Херсонщина, Сумы, Чернигов, Киевщина. Мы старались максимально нести информацию в эти районы после того, как сопротивляться, что можно сделать. Различный контент добавляли, разные материалы.
Хотя внутренне делали акцент на уже сложившиеся контролируемые сети. То, что сделали сети, журналисты, которые распространяли наши инструкции, люди в соцсетях, просто в бросавших чатах – это было очень важно! У нас за первые две недели марта методичку по ненасильственному сопротивлению загрузили 100 тыс. раз!
- Не хило. Россияне пытались вам мешать?
– Понятно, что они включились в работе по сайту – пыталась его класть, ломать, но факт факт. Март давал 100 тысяч загрузок. И позже это дало геометрическую массовую прогрессию. Люди начали сопротивляться, независимо от того, даем ли мы указания, или не даем. Условно говоря, то, что происходит на ТОТ на протяжении 90% времени, – это самореализация людей. Самоинициатива. Они почитали, увидели, поняли, что это тоже кто-то делает. Начиная с открыток и трафаретов "Слава Украине!". Просто элементарные вещи – Тризуб, Слава Украины, Героям слава, ВСУ, "Пошли за русским кораблем", "Пошел вон, русский солдат", "Русский Ванька, мы знаем, где ты ходишь". Все эти вещи мы положили начало – но их мгновенно подхватили. И потом их не нужно было контролировать. Вот почему ненасильственное сопротивление успешно – потому что люди сами подхватили.
– Это… ну очень вдохновляет.
– Бывало, смотришь: ты вроде бы того не запускал, дал это просто как рекомендацию – а оно выстрелило! В июне придумали (у нас есть специалисты-офицеры, которые делают видеоблоги на тему сопротивления) такую рекомендацию, что можно подбрасывать блютус-колонку в какие-то людные места (или, если получается, в места, где спят оккупанты) – и включать им какую-нибудь интересную музыку. И вот День Конституции Украины, Херсон, лавочка, остановка, кто подбрасывает bluetooth-колонку – и включает Гимн Украины. А bluetooth-колонка не позволяет отслеживать владельца: тот, кто включал, из той колонки отключился, сбежал – и все. Вот такое элементарное проявление. Это я не говорю о дедушке, который ездил на херсонском рынке и включал украинскую музыку. Это просто так захотел человек, включил и поездил. А именно эти вещи, это не мы – мы не запускали ориентированно, передавали информацию.
– Если количество погибших оккупантов при взрыве или любом силовом действии можно посчитать, то как на людей влияет, что там происходит, не рассчитаешь никоим образом.
– Вычислишь, поверьте. Когда ты захватчик заходишь в населенный пункт, где тебе не рады, это страшно. Почему? На поле боя все просто. Ты, твои, враг – ты знаешь, здесь ваша позиция, там – позиция врага. Всё просто. Все просто просто. Когда ходишь по городу, где на тебя смотрят искоса, не отвечают, ты не знаешь, откуда ждать угрозы. Особенно в первые месяцы. Это можно обосраться. Это очень ужасно. Ты не спишь. Ты должен выставлять стражу. И это все не просто как на бумаге, как ты проходишь по учебе. Это реально ужасно. Ты должен это проходить каждый день и до ночи. Потому что в первые месяцы они еще не были установлены административно-полицейским режимом. Контрдиверсионные мероприятия еще не проходили.
Итак, почему это работает? Потому что, представьте, идет русский Ванька по Херсону, по Мелитополю, открытку увидел, на подъезде или скамейке написано "Мы тебя убьем, мы знаем маршруты твоего дежурства, смерть врагам". И тут он одновременно читает, что в Чернобаевке взорвали коллаборанта, в другом городе зарезали нескольких оккупантов. И у него картинка сходится!
То есть одно без другого – оно так бездействует, то есть угрозы без реального действия. Вот почему есть взаимодействие движения сопротивления, партизан кинетических и ненасильственных сопротивлений. Они дополняют. Это ужасно. То, что сегодня морально-психологическое состояние врага низкое, это такой же залог успеха. И это благодаря тому, что делают простые люди.
– За три последних месяца, какие самые эффективные действия насильственного и ненасильственного сопротивления вы можете назвать?
– По насильственному я не могу так комментировать, потому что происходило многое – но не обо всех вещах знают в СМИ. Сколько раз было, например, истреблено определенное количество оккупантов в тех или иных позициях – есть общие сводки, все видят общую цифру. Как это произошло – это накрыло артой или это отработали партизаны – это уже такой вопрос. Прежде всего, на ТОТ – самые успешные все действия. Самые успешные – это те, которые нацелены на ликвидацию оккупантов, коллаборантов, этих их высоких псевдодолжностей. Это вы можете все туда зафиксировать, начиная от разных руководителей департаментов и заканчивая гауляйтерами.
– У меня был вопрос, вы его почти сняли предварительными ответами, но я его все равно задам. Возможны ли вообще при российской оккупации хоть какие-то ненасильственные действия? Мы ведь знали, с какой Путин любовью ласкал свой репрессивный аппарат. Одна упитанная деньгами Нацгвардия чего стоит. Да и практика хватать и вывозить проукраинских активистов должна была напугать людей.
– Думали, что испугает. Как проходят контрдиверсионные мероприятия? Вот в марте люди выходили на акции протеста, проводили митинги. Херсон один чего стоит.
– Всех там присутствующих, конечно, сфотографировали.
– Конечно. Что произошло через несколько недель? Затишье. Было мало информации, мало новостей. Почему? Потому что: а) наше подполье залегло ко дну. А еще мы понимали, что не все участвовавшие в акциях люди светили лицо. К сожалению, пострадали те, кто лицом этих акций. Все равно были люди, являвшиеся организаторами. Общественно-политические деятели. Поверьте, когда россияне заходили в города, у них уже были списки участников и руководителей патриотических общественных формирований, и патриотически настроенных политических деятелей.
– И уж ясно, что вся эта верхушка, разные стремоусы, сальдо и балицкие всех ступеней, они сдавали врагу все, что могли.
– Конечно. Стремоусов и Сальдо – это макушка и лицо. Конечно, у россиян была своя сеть. Они трудились над этим десятки лет. У них были сформированы сети своих агентов. Все эти данные у них были.
В то же время есть успехи отдельных городов по сопротивлению – это как пример того, что я считаю самым успешным. Были отдельные люди, просто уничтожившие все базы перед заходом оккупантов в город. Все, что можно было. Компьютеры уничтожили, сожгли архивы. Вот вы не задавались вопросом, почему уже пол года они бегают, собирают личные данные, вызванивают, выманивают, обманывают? Потому что в отдельных городах сработали люди – это тоже сопротивление, назовем его административным. Человек пожег документы и уничтожил компьютеры. Потому что в некоторых городах оккупантов удалось захватить, например, сети видеокамер. Представьте, какой это бонус, просто роял-флэш!
– Это безумное оружие.
– А в некоторых городах люди сожгли все документы. Некоторые за это на подвал пошли… Прошли контрдиверсионные мероприятия, две недели. Это был первый этап. И потом подполье снова начало выходить. Просто не массовыми, а точечными акциями. И тогда начали появляться граффити, листовки, сдача информации о передвижении. Начали люди уже потихоньку готовить саботаж на предприятиях по административной деятельности. Ну то, что я сказал, саботаж – пожечь, уничтожить документы.
Есть и другой саботаж. У вас, наверное, будет ко мне вопрос, кто такой коллаборант, а кто не коллаборант.
– Вы правы, есть и у меня такой вопрос.
– У нас есть люди, которые на сегодняшний день якобы коллаборанты. Они работают. Это не руководители. Руководитель департамента структуры – это политическая персона, политическое лицо. Это коллаборант сразу. Если возглавляешь какой-то департамент образования, спорта, соцполитики – это четкий выбор. Это политика. Это пропаганда России. То есть они тянут Россию, привели Россию. Эти люди ее ждали – и они возглавили все эти департаменты. Кто-то остался на должностях, кто-то возглавлял.
– А еще эти люди знают, что их ждет, если они попадут в руки украинского правосудия.
– Знают. Там все четко – от 10 до 15 лет. Поэтому в этом плане им лучше бы показаться, чем дождаться, пока придут к ним те наши ребята, которые иного направления работы. Лучше попасть под справедливый суд, чем под… тоже справедливый суд, но уже другой… (красноречиво разводит руками, – Е.К.)
– Насколько много этих людей?
– Колаборантов? Их хватает.
– Насколько многие эти люди под реально трудным принуждением работают? К примеру, жизнь их родных.
– Тоже достаточно много. Есть типичный пример, ключевой кейс, который всегда можно поставить: директор ЗАЭС. Что он пережил за это время – это нужно понимать. Но это человек мужественный. Это человек, пытавшийся удержать. Почему его – сейчас, наверное, можно это сказать – почему его угнали и почему это все произошло? Он не захотел подписывать передачу документов в переход для нового руководства: я ничего не буду подписывать. Очень часто, к сожалению, за этим следует мешок, подвал, и люди пугаются – это нормально, человек боится за свою жизнь, это угроза. Знаете, есть большая такая фундаментальная пропасть между ними и нами, она мировоззренческая.
– Какая именно?
– Для нас человеческая жизнь – это главное. Поверьте, мы во всех своих советах пишем: если вы не можете обеспечить свою безопасность, если вы не можете досконально продумать операцию, и вы не профессиональный человек в этой сфере – тогда не делайте, позаботьтесь о своей жизни. Хотя могли бы делать по-другому: уходите, умирайте, все ради Украины. Но Украина – это люди, прежде всего. То есть в этом плане поймите: если вы когда-нибудь проходили по тактике, всех нормальных солдат учат: если ты можешь убить врага, но за ним стоит гражданский, не стреляй.
– Много ли случаев, когда на людей на нашей территории – и военных на фронте, и людей в тылу – выходят и говорят: мы знаем, где твои родные на оккупированной территории?
– Угрозы идут постоянно. У нас у всех есть личная жизнь. У многих есть семьи. Конечно, все за это переживают. Это нормально, человеческий фактор. Это есть. И есть таким образом попытка завербовать. Но по опыту работают деньги. Деньги и отсутствие нравственных качеств. Это "консервы". Это в основном старые люди, прошедшие Союз, сделали там карьеру – старые консервы.
– Имеют идеологический хлам в головах.
– Абсолютно. Их прокачивали, наполняли. Они за это получат свои 500 тысяч, 5 тысяч долларов.
Что касается угроз – да, это работает. Под страхом, под угрозой семей – это вызывает злобу, ненависть. Поначалу страшно. Потом ты включаешь мозги и разбрасываешь – миллион случаев угроз было и приходило. И находят номера семей…
– Можете привести какие-нибудь примеры?
– Есть примеры офицеров, у которых семьи запугивают, и они должны были по-разному реагировать. Кто-то вывозил за границу семьи, чтобы легче было работать; кто-то оставил здесь… Вы поймите – это тяжело. Это очень тяжело. Многие, возможно, недооценивают разведчика, офицера. Иногда кто-то не понимает, насколько тяжело. Особенно когда есть семья. Вы же понимаете, каким был тяжелый март-апрель. ДРГшки работали по каждой области, в каждом городе. Страшно при семье было. Ты выполняешь задания на своих позициях, выполняешь задания на своих отведенных местах. А твоя семья в безопасности. Но ведь ты человек, прежде всего. Будем искренни. Мы не роботы.
– Вы говорили о безумной пропасти в мировоззрении между нами и русскими. Насколько, по вашим оценкам, россиянам удалось занести на оккупированные ими украинские земли этот вирус стукачества, который процветает в РФ?
– Тот процент людей, которые ждали русский мир, он был – но в десятки раз меньше, чем тот, которого они ожидали. Простой пример: на август на юге получили паспорта 1% людей. Потому что они делали? Они хотели реально набрать паспорта, раздавать, провести по ним референдум, затянуть людей. А как они увидели, что их все вертят прямо на прутни с паспортами и не берут их всеми правдами и неправдами, – они просто отдавали бюллетени. Российские военные голосовали. По хатам ходили, люди не открывали…
– Эти псевдореферендумы. Это очень российская традиция: пытаться всех по умолчанию записать в холопы одного барина. Мол, есть у вас паспорт РФ, нет – становитесь нашими крепостными…
– Да слушайте, у них даже паспорта, выданные на ТОТ, не приравниваются к русскому по факту. На этих же россияне людей смотрят с презрением, как на недороссиян, недолюдей. И тем, кто хотел этот паспорт, для них это удар, это стресс, когда их бросают.
– А они это чувствуют.
– Конечно, чувствуют. Не все такие уж просто идиоты. Кто реально, понимаю, ждал русского мира, счастья, процветания – а тут паспорт дали, с деньгами бросили. Многих бросали с деньгами, с выплатами. Потом обещали некоторым: отдайте детей в школу, будут выплаты. Детей в школу русскую, эти новые их школы, рассказывали, а там сказали: а, так у вас паспортов нет. Да паспорт возьмите – и тогда мы вам выплаты сделаем. Они же реально начали подкупать: за все это 6 тысяч рублей давать. Где-то 6, где-то 5…
– Вернемся к коллаборантам и неколаборантам.
– Есть люди, которым элементарно нужно обеспечить жизнь города. Когда Минюст давал очень классную оценку , кто коллаборант, а кто нет. В нескольких словах: если ты занимаешь политическую должность и возглавляешь, ты коллаборант. Если ты приходишь в русскую школу и там преподаешь, начинаешь продвигать русские нарративы, рассказываешь о русском мире, что это все исконно русские земли…
– Здесь все понятно. А если ты коммунальщик?
– Есть работающие коммунальщики, обеспечивающие город, а им говорят: “Треба проехаться по огороду, зарисовать все желто-голубые флаги. – “Да-да, конечно”. А потом у них машина то сломается, то бензин кончится – понимаете. Это тоже сопротивление. У нас по отдельным городам были такие примеры. Вот вы раньше упомянули Сальдо. А в Херсоне в горсовете до июня окна не были застеклены.
– А что, у россиян своих мастеров нет, чтобы ставить стекло?
– Они, когда поняли, что задница, начали – Путин даже подписал соответствующий закон – приравнивать людей, которые едут в командировку, – учителя, медики, коммунальщики железнодорожники, энергетики, – к ветеранам, которые должны получить социальную льготу. Отработал 2 месяца на ТОТ Украины – приравняли к участникам боевых действий.
Закон был принят в начале июля. Потому что они увидели, что нет людей. 90% должностей руководящих, заместителей и всякой такой чепухи занимают россияне, привезенные из России. Не было людей…
– Надеемся, недавняя история со взрывом в кабинете заместителя Сальдо – очень поучительна для всех таких работников…
– Да. Но здесь есть одна конкретная вещь. Надо внимательно смотреть и не спешить писать: партизаны уничтожили, убили, взорвали на рынке, в ресторане что-то… Объясню почему. Они когда увидели, как развернулось наше сопротивление, начали реагировать. Они тоже не такие уж и, извините, дебилы. Понимают, что нужно дискредитировать движение сопротивления, подполья. К примеру, в Мелитополе взрыв на рынке был. Даже некоторые СМИ (помню, очень нервничал по этому поводу) писали: наши партизаны взорвали кого-то. В самом деле, там какое-то чучело русское, солдата взорвали или офицера. Но с ним и гражданских взорвали! Мы никогда этого не делаем. Это не об украинском сопротивлении. Это сделали сами россияне. Они делали это в течение всего времени. Просто благодаря правильным шагам и подходам коммуникационной политике ГШ удавалось тушить, чтобы реально журналисты не узнавали. Мы писали и сразу давали оценку на опережение, и объясняли правду, что россияне несколько раз пытались сами вызвать определенные взрывы. Они их организовывали, убивали какого-то – для них безразлично – капитана или майора, если он не их взазос, извините. У них очень развит этот вопрос: мой – не мой. Поэтому кого не жалко – убивали. В то же время убивали и определенное количество гражданских. И там, на оккупированных территориях, продвигали нарратив: мол, украинские партизаны убивают гражданских…
Почему важно, чтобы наши СМИ на это не реагировали и правильно писали? Да, информационный занавес есть. Она действительно упала. Но телеграммы-каналы работают. И люди многое узнают. Они читают Цензор, Правду, ТСН. Читают люди на временно оккупированных территориях, читают. И то, что мы напишем, для них это тоже важно. Они ждут этой информации. И они понимают.
– А какие бы вы посоветовали в этом контексте телеграмм-каналы и вообще информационные каналы?
– Все белые источники. То есть, стоит на все правительственные официальные государственные источники подписаться читать и украинские СМИ, которым ты доверяешь.
– Но здесь такой вопрос. Люди понимают и то, что мы многое не даем, потому что это военная тайна и может навредить. Ну, и как можно более четкое понимание ситуации, они от правительственных сайтов тоже не могут получить. Отсюда и спрос на Телеграмм-каналы: узнать еще что-то…
– Это правда. Могу посоветовать: у каждого из нас издание, которому мы доверяем, которое любим по той или иной причине. Читайте также украинские СМИ: Цензор, Украинская правда. ТСН кто-то любит – пусть читает ТСН. Кто-то любит Укринформ читать – пусть читает. То есть те украинские СМИ, которые действительно украинские. Не Страна.UA, извините, какие еще помойки, которые работают дальше и которые не прикрывали. А проверены временем, которым человек доверяет. И есть такие же региональные СМИ, которые люди читают – Херсонский МОСТ, например, РИА Мелитополь. У меня искренняя благодарность к отдельным региональным изданиям. Цените, как они профессионально отрабатывают по украинским нарративам. То есть не просто бегают и теревернят: "ипсокают", "заипсошенные". (Иронически улыбается) Все у нас сейчас специалисты по ИПСО стали. Выучили новое слово – и все у них просто.
Поэтому такая благодарность к действительно профессиональным региональным СМИ. Я даже не знаю, как они сейчас выруливают, как работают. Потому что это финансирование. Мы же знаем, как работает медиа. Пострадал этот сектор, начиная от маркетологов, пиарщиков, сммников – это люди, которые первые потеряли работу, нормально почувствовали войну. Большие компании, наверное, первое, что прикрыли. А эти люди пишут, работают. У меня в этом плане уважение. Я ведь понимаю, что сократились доходы. С чего жили многие сайты? С рекламы. Как-то платят. Понимаю, что есть дотации. Мы же понимаем, что много изданий на иждивении…
– Возвращаясь к коллаборантам. Все смотрели на Сальдо с Балицким, которые держались за руки с Путиным, играли весь этот кордебалет. И даже сейчас люди не могли понять: ну как? Что за внутренняя метаморфоза должна была произойти с этими людьми, которые многие годы достаточно комфортно чувствовали себя в системе украинской государственности – и стали просто мегаколаборантами.
– Это вопрос риторический. Слушайте, что говорил Балыцкий год назад. Бегал по медведчуковским каналам, что он говорил? Он об Украине думал, об ее интересах? "Колоться Спутником, говорит с Россией, давайте позвоним Путину". Те ездили на поклоны, просили: привезите нам Кирилла. Какими они были украинцами?
– Топ-коллаборантов усиленно охраняют?
– Конечно. Хотя россияне относятся к ним второсортно. Но там есть охрана. Кстати говоря. Можно сейчас не назвать топ-коллаборантами руководителей департаментов, но это не умаляет их измену. Это тоже топ-коллаборанты. Пусть они не расслабляются и понимают, что их ждет. Давайте так. Первая категория топ-коллаборантов и вторая категория. Люди, которые это вели, финансировали, через них деньги уходили. Соответственно, все остальные главы департаментов – очевидно, что к ним меньшее внимание.
– Но заметно работать на врага значит быть мишенью для украинских партизан. Это постоянное давление. Как они живут с этим?
- Не знаю. Верят в то, что их защитят. Верят в безнаказанность. Полагают, что все так будет.
– Какими типовыми приемами россияне запугивают население оккупированных территорий?
– Гулаги, фильтрационные лагеря – это самое страшное, что там есть сейчас. Происходит это в несколько этапов, начиная с проверок на улице. Просто ловят: дайте телефон, паспорта, документы, покажите. Остановка автомобилей на блокпостах, проверка. Допросы. Задержание отдельных людей. Убирают, скажем, на день. Когда забирают кого-то из твоей семьи, из твоей компании на день на допросы это давление на всех.
Посадить на подвал. Это их террористический режим, террористические подходы к контролю населения. Они используют людей. Там просто они в плену. Людям потому страшно… и не в моем, и не в нашем, наверное, праве, судить людей, которые не хотят уезжать. Есть разные психологические преграды. Всю жизнь строил дом, семья, дети, больная бабушка, которую не вывезешь. Миллион вопросов может быть, по разным причинам люди не уезжают. Есть случаи, что мы общаемся: попробуйте, уезжайте. Все что сейчас мы призываем, боремся, – уезжать, покидать ТОТ, потому что людей используют как живой щит. В Старобельске в больницу завозили. Больницы возобновили работу, в стационар отвезли людей. А они привели 200 солдат, разместили там технику. Они не просто в пустые помещения заезжают, а туда, где идет тип учебного процесса – потому что это российский учебный процесс. Там военные, там стоит техника, чеченцев заводили в отдельные помещения. Это же прикрытие. Они понимают, что теперь мы не ударим по ним.
– Как они пытаются бить по украинскому языку, насаждая русификацию?
– Отмена языка. Нет языка. На украинском языке все административные процессы не ведутся, запрещены абсолютно. Там в обиходе, где-то на улице тоже лучше не общаться. Но здесь и есть контраст. Все равно у нас больше люди разбираются. То есть те, кто в быту пользуется украинским языком, они это понимают и отстреливают – потому что можно на контрасте на рынке выйти. Все равно там многие русскоязычные общаются на русском – и можно на этом сжечься и выделиться. Люди это понимают, отстреливают. Украинский язык? Ее там отменяют. Ее истребляют.
– Книги вывозят.
– Уничтожают. Курят просто. Просто истребляют, уничтожают книги. Пытаются сделать все под ноль.
– Был резонанс по прибывшим русским учителям. Много их понаехало?
– Очень много. Я говорю, что такое сопротивление? Сопротивление – это отказ работать с врагом добровольно. Куча людей сбежала. В Энергодаре люди, когда якобы начался этот российский учебный процесс, отдельные учителя в чатах писали: ребята, я здесь делаю онлайн-конференцию в зуме. Подключаемся, дальше учимся по нашей программе. Это просто увлекает. И учились! Родители давали добро. Родители не хотели многое отдавать. Даже те люди, которые общались в быту на русском языке, то есть люди, которые говорили, общались, смотрели разных политиков, говорили, что может не надо воевать, главное – мир. Когда россияне кричат “главное – мир”, когда ОПЗЖисты кричат “главное – мир”, а здесь – танками разрушают города, люди просто обезумели. Просто, насколько это критическая ошибка Путина, насколько он этого не понимает…
– Какое-то просто безумное непонимание. Это беда, конечно, но и огромный плюс – Путин настолько не понимает психологию здесь.
– Наверное, для деда носили доклады. Сколько здесь Медведчук деньги российские потерял. Он же не мог отчитываться о 2% или 1% поддержки вторжения. Я думаю, носили ему нормально документы, такие как должны быть.
– Сейчас оккупанты готовятся к обороне Херсона. Какие действия в отношении населения? Этот же вопрос касается других городов и селений.
– Жесткий контрдиверсионный режим, режим антитеррористической операции. Это можно назвать по документам по факту – блокпосты, проверки телефонов, гаражей. Они же бегают по гаражам, по подвалам, тайники ищут. Им не укладывается в голове, что это тотально массовое сопротивление. Они полагают, что есть “центры принятия решений”; что есть 4 гаража/подвалы в каждом городе, и там все происходит. Они не отстреливают того, что вот сопротивление человека может быть в телефоне, в телеграмм-канале и по переписке с каким-то отдельным человеком. В этих случаях мы все время советуем: позаботиться о своей безопасности. Не хранить дома никаких вещей, которые могут натолкнуть врага на то, что люди причастны к подполью – украинским флагам, баллончикам с желто-голубой краской, трафаретам. Чистить гаджет – это очень важная штука. Надо за ним ухаживать каждый час. Потому что ты никогда не знаешь, идешь – ага, телефончик. Показывайте телефон…
– Моя коллега Татьяна Николаенко три недели провела в оккупации в деревне, с родителями и собакой…. Она просто через несколько минут успела все почистить до того, как к ним забежали оккупанты, стали пересматривать – и ничего не нашли.
– На людей молодого и среднего возраста и падает подозрение. В основном подозрение не падает на старух с кнопочными телефонами, они вообще на них забили. Сколько у нас таких осведомителей было! У нас была бабушка, неважно где, с ней все хорошо, в безопасности. Зашли в ее деревню – а она жила в несколькоэтажном доме. И она с четвертого этажа все видела. Простой кнопочный телефон. Она просто звонила. Часто сети по личным данным сформированы… вы знаете кого-то, я знаю вас – и ушло-поехало. Звонила, сдавала. Несколько дней подряд звонила, сдавала – все, что передвигается, что заминировали. Однажды они заменяли поле неподалеку от нее. Бабка устала, тоже ей, наверное, тяжело было. Говорит, все, ребята, я замахалась здесь, у меня здесь уже никого нет. Одни эти придурки ходят. Говорит, я иду в соседнее село к подружке. – В смысле в соседнее село? – Да оно тоже оккупировано, меня пропустят, все нормально, я туда пошла. – Вы же сами сказали, что там заминированное поле, через которое вы должны пройти. – Я видела, где они его миновали.
Сказала – и пропала на два дня. Все уже испугались. Через два дня выходит из другой деревни, говорит: я уже здесь, они здесь то-то и сделали. Такое сопротивление старухе!
– Фантастика. Медаль бабушки будет после войны?
– Я думаю, она ее уже получила (улыбается)…
Почему мы избегаем каких-нибудь вещей? Если ты скажешь несколько точек соприкосновения, условно, сделавшее имя место, еще что-то – это легко потом собрать в кучу. Кто производит OSINT-разведку. Это открытая разведка. Ее можно провести очень легко и обнаружить, о ком мы говорим. Потому лучше так, без имен. Очень разные люди нам помогают. Были просто люди, делавшие им нервы. У нас на Киевщине бабушка, такая уж старушка, ей уже было безразлично многое. Это анекдот, который мы рассказываем, мы просто смеемся. Месяцами рассказываем.
– Ну, не томите, видите ли, я вас слушаю с раскрытым ртом.
– Уже освобожденный город был, общаемся. Говорим: ну что, у вас были россияне, как вы там? Она все рассказывает: нас заставляли белые повязки носить, мужчин ловили, убивали ребят в тактической одежде. Все как много где. Но, говорит, у нас некоторые россияне были более испуганы, общались. Я, говорит, что-то сижу на веранде, кроссворд разгадываю. Сижу с собакой, он что-то лает. Видят, что я что-нибудь пишу. Я так понимаю, что это, наверное, ехал БТР, двое шли рядом, один сверху сидел. (Она говорит, танк, я думаю, что это был БТР). Неважно, какая техника ехала. Говорят, что вы делаете? Она: вас описываю. – В смысле нас описываете? – Ну вот, три долбо*ба, один танк. Они подошли, говорю, ко мне, такие напряженные. Смотрят, что я кроссворд разгадываю. Что-то мне поругались, забрали сигареты и пошли дальше. Сказали, типа, бабка, не шути. Это для нас такой вдохновляющий случай… Вот просто человек… ну как? Это тоже сопротивление. Пугать, игнорировать…
– В заключение дайте советы жителям оккупированных территорий, их родным, друзьям в свободной Украине. Что нужно делать и чего не нужно.
– Первый совет: уезжать. Оставлять ТОТ. Мы понимаем, что это тяжело. Мы это не говорим в розовых очках. Мы знаем процесс, знаем, что это тяжело. Сейчас они вводят максимальные ограничения, мучают людей, чтобы они не уезжали. Ввели с 1 октября пропуск, который ты должен получить в местных оккупационных администрациях. Теперь начинают людям, которые зарегистрировались на выезд, на пропуск, рассылать, например, по Запорожской области, что пункт пропуска Васильевка не работает, не надо туда ехать. Это обман. Единственный пункт в Запорожье, где можно выехать, – это Васильевка. Да, это очереди. Да, это тяжело. Да, это можно пройти через фильтрацию. То есть, могут вытянуть на несколько часов, на 8 часов допрашиваться – это трудно. Но это возвращение оттуда.
Что еще они делают? В Херсонской области они отступают. Загоняют людей в подвалы, чтобы люди не видели, куда они отступают, минуют придомовые территории. Они используют людей просто как ресурс, как живой щит. Вы же понимаете, насколько человек с ВТО поможет Вооруженным силам? Просто колоссально. Умоляем просто уезжать. Не выходит – помогайте, информируйте.
– Ожидаете, что когда будут брать Херсон, то оккупанты будут прикрываться местными как живым щитом?
– Они уже это делают. Мы не ждем, мы знаем. Мы видим это. Это, что я рассказал о подвалах, что людей сгоняют и минуют – это и есть живой щит. Это не значит, что они выставили в ряд людей как в фильмах. Но они прячутся за гражданскими домами, выгоняют где-то людей, говорят перейти в другой дом.
– По телефонам что посоветуете?
– Если есть возможность общаться, передавать информацию – сразу все чистить. Не оставляйте на телефонах то, что может натолкнуть на то, что вы занимаетесь подпольной деятельностью. Передали информацию боту какому-нибудь – удалите ее. Передали информацию на каком-нибудь сайте – можно и через Центр сопротивления передать, через сайт, через боты, как удобно, так и передавайте информацию – удалили, почистили историю. Но запомните: телефон не должен быть совершенно чистым. Ибо так же возникает вопрос и подозрения. Должны быть обычные бытовые переписки. Если подписаны на телеграмм-каналы – ничего страшного.
И последнее: если где черпать информацию о наших инструкциях, советы, то не хранить в закладках, не ругать, удалять, чистить это из истории. Это геморно, это тяжело, но это ваша жизнь.
– Как русская пытается контролировать интернет на оккупированных территориях?
– Они же поставили, перепрограммировали вышки и опустили занавес, блоканули Фейсбук, пытаются это блокануть. Телег не блокируют, потому что это их канал несения информации. Украинские сайты все внеблокировали. Но VPNки никто не отменил. Они работают.
Занавес опустился, но пробиваем его. Большинство советов, даже случаи как раз, как общаться с оккупантами, советы по ненасильственному сопротивлению – все есть на сайте Центра национального сопротивления.
– У меня традиционные вопросы, которым заканчиваю все свои интервью с военными. Остап, мы победим в этой войне?
- Обязательно.
– А почему мы победим?
– Потому что мы уже обыграли Путина. Реально обыграли, победили. Потому что у нас тотальная мобилизация общества. Не мобилизация в военном плане – в патриотическом, желании победить и уничтожить врага, здесь на нашей земле – первое, чем мы победим.
Второе: он терпит поражение ежемесячно, приходит к ошибкам. Различные ошибки. Мобилизация, частичная, как ее называют, она не частичная – еще одна ошибка, которую он совершил, и это уже будет проблемы в расколе общества их внутри. Это нам очень на руку, и это прекрасно. То есть, мы работаем сегодня правильно. Мы победим, потому что сейчас есть большая мобилизация общества по поводу победы. Посмотрите, я не перестаю удивляться, вчера сотый-пятисотый сбор – как можно победить?
Внимание! Подробную информацию о методах работы Центра национального сопротивления, актуальных советах и важных файлах вы можете найти на официальном сайте Центра.
Автор: Евгений Кузьменко, "Цензор.НЕТ"