Как Пушкин стал оружием путинского рейха
Культура – это не только нечто высокое, Культура бывает элементом идеологии, оправдывающей насилие и геноцид. Людям очень трудно принять тот факт, что культура может быть токсична, что она может оправдывать и обосновывать шовинизм, насилие, колониализм и этнические чистки.
Критикиня, соучредительница Коалиции деятелей культуры Дария Бадьор, кроме непосредственно профессиональной деятельности, активно занимается презентацией украинской культуры в мире. На разных европейских площадках она объясняет европейским художникам, интеллектуалам и журналистам, почему миру нужно избавиться от иллюзий относительно русской культуры и почему тамошнее искусство такое же токсичное, как и политика России. Она признается: “Часто это ситуации, когда ты бесишься, потому что тебе кажется, что это очевидные вещи. А из тебя просто лепят дурака”. В интервью изданию ГРУНТ она рассказывает о том, как российские олигархи скармливают европейцам нарративы о "большой культуре", о том, насколько ничтожным оказалось искусство России против диктатуры путина, и о том, не убьет ли война молодой украинский ренессанс.
"Культура может быть токсичной, она может оправдывать шовинизм, насилие, колониализм, этнические чистки и геноцид"
– На войне понятно, кто враг, и где он, и что с ним делать. Что касается культурного сопротивления, то все не так просто. Даже не все украинцы готовы отказываться от русской культуры, а европейцы и подавно. Что такое привлекательное в этой культуре? Что заставляет людей так держаться за российские нарративы?
– Думаю, это более общая проблема. Дело не в самой россии, не только в россии. Ведь большинство тех людей, которые сегодня противятся переосмыслению русской культуры, не знают россии. Они знают образ россии, который россия сама себе создала, вкладывая сумасшедшие деньги в гастроли балетных трупп, в оперу, в музейные коллекции по всему миру.
Просто многим очень сложно признать тот факт, что культура может быть не только чем-то прекрасным, чем-то, что делает нас лучше, умнее и гуманнее. Людям очень трудно принять тот факт, что культура может быть токсична, что она может оправдывать и обосновывать шовинизм, насилие, колониализм, этнические чистки и геноцид. Это очень непростая задача – подвести людей к пониманию этого простого и для нас очевидного факта. И именно над этим мы работаем. Но, конечно, это долгий процесс.
Дискуссия о роли культуры в империи, о культуре как инструменте угнетения началась к нам. Есть много хороших и основательных работ по этой теме, например, Эдвард Саид – «Культура и империализм». Но сегодня у нас много новых аргументов для этой дискуссии. Сегодня уже проще говорить о том, что Пушкин был неотъемлемой частью империи, и после смерти стал оружием для русской империи, с помощью того же Пушкина насаждавшего принудительно свой пренебрежительный дискурс. Но все равно еще очень много работы, чтобы объяснить людям, что Пушкин – это не то, что вам кажется.
– А что привлекает европейцев в русской культуре? И, если говорить о твоей более узкой специализации: что их привлекает в российском кино?
– Если говорить о последних 20 годах, то в кино почти не о чем говорить, по моему мнению. Но в российском кино есть одна священная корова – это Тарковский. Что бы ни случилось, Тарковского нельзя трогать. И сейчас снова в Париже ретроспектива фильмов Тарковского. Зачем? Что вы там еще не видели? Уже на атомы разобрали эти ленты, зачем их снова показывать и обсуждать – неясно.
Не очень понятно и зачем в Каннах в этом году показали фильм Серебренникова (Жена Чайковского). Может быть, это просто инерция. Но ведь, как пишут обозреватели, это откровенно слабая картина, о которой нет смысла даже говорить. Возможно, это связано с деньгами Абрамовича и Блаватника (русский олигарх, давно живущий на Западе – Ред.), не знаю.
Не хочется выглядеть, как чувак из мема, красными нитями показывающий связки всего со всем, но правда в том, что в Европе действительно очень много российских денег. Вот прямо очень. И сейчас эти вложения в культуру срабатывают. Например, Потанин (российский олигарх, друг Путина и один из самых денежных богачей в мире, – Ред.) вложился в Центр Помпиду – там космические деньги. И, кроме того, он подарил им коллекцию русского и советского искусства. Может ли быть Центр Помпида незаангажированным? Это хороший вопрос. Но как только начинаются такие вопросы, из кармана достают Тарковского, Толстого, Чайковского, Шостаковича. Или, например, Ла Скала открывает новый сезон в этом году Борисом Годуновым. Зачем? Почему так "совпало"?
Мне кажется, что россияне для европейцев – это такой загадочный Другой , перед которым не стыдно. Если говорить об Африке и Азии, Индии и Индонезии, Южной Америке – там сразу много историй, которые не хочется вспоминать. Это и геноцид, и империализм, и грабеж. А россияне вроде и не европейцы, и нечего стесняться, потому они интересны. Ну, еще и вкладывают огромные деньги в культурную дипломатию, развивают европейские музеи, галереи, фестивали.
Поэтому ангажированность европейцев понятна. Но мы настойчиво доказываем, что нет разницы между Серебренниковым, который дружит с Сурковым (один из столпов режима путина, и один из авторов сегодняшней войны, – Ред.), и ставит у себя в театре пьесу по роману Суркова, и собственно , российским политическим руководством
“Министерство культуры делает херню. Это провал и это такой позор, что об этом страшно даже говорить”
– Насколько глубоко российская пропаганда вшита в русский культурный продукт?
– Она есть двух видов. Первая – рассчитана на внутреннее потребление, профинансированное государством. Это всем нам известные махровые победоносные киноленты, Михалков, Эрнст, вот все. Но оно очевидно.
Есть гораздо хуже, гибридная история, где может не быть прямой пропаганды. Например, документальная лента "Своя республика", где речь идет о "ДНР" и "ЛНР" так, будто это что-то нормальное и легитимное. И потом об этом фильме пишут, вспоминая "Л/ДНР" уже без всяких кавычек и объяснений. А потом отбирают его на фестиваль документального кино в Лиссабоне, где, в общем-то, умные люди собираются, люди с претензией на понимание действительности и политических процессов, люди, чувствительные к пропаганде. Но такую скрытую, завуалированную пропаганду они не видят.
Возможно, это связано с тем, что в отборочной комиссии работают россияне и делают вид, что никакой пропаганды здесь нет: А где она? Это ведь не государственные деньги! Это вообще снял диссидент!” Какой диссидент? Что?
Я обобщаю сейчас. Но это ситуации, когда ты бесишься, потому что тебе кажется, что это очевидные вещи, а из тебя просто лепят дурака. Однако, похоже, правда, что они действительно не понимают. Они разучились замечать такую неочевидную пропаганду. И с ними, как с детьми, с каждым нужно говорить и объяснять вещи, которые нам кажутся очевидными. Снова и снова. То есть да: это сложная работа. И правда, что этот дождь надолго.
– Давай к кенселлингу. Занимается ли наше государство централизованно и сознательно кенселлингом русской культуры?
– При МИД действует Украинский институт, занимающийся культурной дипломатией. И здесь важно понять, что в МИД не могут заниматься именно кенселлингом, потому что на слове кенсел и бойкот перед тобой сразу закрываются все двери. Именно потому, о чем мы выше говорили – потому что культуру нельзя кенселить.
Наши дипломаты предлагают разным институтам приостановить сотрудничество с россиянами, пока продолжается горячая фаза войны. Хотя бы с теми, кого финансирует государство. Второе, что мы предлагаем – это начать переосмысление русской культуры как имперской и как колониальной.
В МИДе пишут письма в разные учреждения, фестивали и просят пока ограничить россиян в возможности нести свою так называемую культуру в широкий мир. Такое письмо было и в Каннский кинофестиваль, я его видела – там просили снять с конкурса фильм Серебренникова и переименовать ленту Мишеля Хазанавичюса под названием "Z". Ну и в Каннах тоже опытные манипуляторы: они что-то выполнили, а что-то нет – "Z" переименовали, но Серебренникова оставили.
Это МИД. А Министерство культуры что делает – это хороший вопрос. Делает херню, как обычно. Хотя у них куча задач должна быть – спасать оставшихся в оккупации художников, как-то вывозить их, вывозить коллекции из музеев, где-то их пока скрывать. Так как часть коллекций осталась в оккупации, часть была под обстрелами. Все музеи в Украине продолжают находиться в опасности, но этим централизованно никто не занимается. Часто речь идет просто о волонтерских инициативах, когда одни музейщики помогают другим музейщикам вывозить коллекции в коробках "Новой почты". В то время как в Министерстве культуры составляют "белые списки" хороших россиян.
Это провал и это такой позор, что об этом страшно даже говорить. Но говорить надо, потому что фактически функции Министерства культуры сведены сегодня к финансированию русскоязычного телеканала в Украине. Кому это нужно? Как это спасает украинскую культуру? Но министр ничего не умеет и ни на чем, кроме телевизора, не разбирается.
– А как насчет негосударственной инициативы? Ты и твои коллеги, критики и культурные деятели из Украины, требующие изменить отношение к россиянам, изменить культурную политику – какие у вас успехи? Как складывается ситуация в поле культурной дипломатии?
– Об этом трудно говорить в такой краткосрочной перспективе. Все, что касается культуры, очень инерционно и медленно. Но сдвиги есть. Нам удается разговаривать с фестивалями и требовать не приглашать россиян, не демонстрировать российские картины. Да, Каннский фестиваль непробиваем – пока. Но меньшие фестивали идут на встречу и нам удается существенно модерировать дискуссию в свою пользу. И если во Франции еще сложно говорить о том, что культура может нести зло, то, например, на Балканах можно вообще ничего не объяснять: они прекрасно понимают, о чем идет речь. Балтийцам тоже можно не объяснять: они прекрасно понимают нас – так же, как и чехи, поляки. Весь круг наших ближних и дальних соседей очень помогает, потому что они тоже хорошо объясняют, что такое колониальный дискурс, и чем сейчас занимается Россия.
Что еще? Есть куча наших документалистов – это и Вавилон 13 и Докудейз, и другие. Они ездят по всей Европе и, во-первых, показывают и говорят, что у нас происходит. Во-вторых, собирают деньги еще и на то, чтобы помогать оказавшимся в оккупации культурным деятелям и художникам, остались без жилья, без работы, чтобы помогать тем режиссерам, операторам, сценаристам, актерам, которые ушли на фронт – а таких немало. И чтобы помогать собственно тем, кто сейчас на фронте снимает, документирует войну. Это тоже очень важно.
“Двадцать лет монтировалась эта диктатура – и художники этого не заметили. Так в чем ваше искусство? Где ваша культура? Почему она не работает?
– Какие аргументы в разговорах с европейцами наиболее действенны?
– Это вопрос о деньгах. По моему опыту именно это работает лучше всего. Откуда у них деньги? Уверены ли вы, что это не финансирует российское государство? Где кончается российское государство и его влияние? Это то, что есть и понятное европейцам, и затрагивает, и с этим ясно что делать: понятно, почему это плохо.
– А как россияне относятся к тому, что вы делаете?
– В массе своей не понимают. Они тоже пользуются шаблоном о том, что культура – это прекрасно, нельзя кенсилировать культуру. И их отзывы (а мы говорим о российских либералах, конечно, потому что никита михалков и журналисты из ОРТ теперь не ездят на фестивале) о нашей позиции очень обижены и поверхностны. В основном они пишут о том, что украинцы почему очень нервничали и что-то там требовали: “Но зачем? Мы ведь все равно помиримся, мы же брать! Так зачем сейчас стигматизировать русскую культуру?
– Они не чувствуют вины?
– Чувствуют, конечно. Это русские. Это вообще очень российская история – чувствовать вину. У них значительная часть культуры на этом построена. Но если копнуть глубже, оказывается, что они не дифференцируют – за что? Они должны по дефолту, но не за конкретные преступления и не перед конкретными людьми. По крайней мере, не перед нами.
Они очень удобно разделяют себя и режим. Говорят, что они не выбирали Путина, они против войны – и все, что эта история их не касается. Касается, конечно! И очень важно сейчас спрашивать их о том, что они делали и как они говорили со своим обществом, которое сегодня оказалось способным на такое. Мы же понимаем, что это не пути насилует и не пути все это оправдывает. А они – нет, не понимают.
Где роль вашей культуры? В чем она проявилась? Для кого она была? Это 20 лет бездействия. Выходит, 20 лет монтировалась эта диктатура – и художники этого не заметили. Так в чем ваше искусство? Где ваша культура? Почему она не работает?
– Если говорить о нашей собственной культуре, о нашем пути деколонизации, то о чем мы должны откровенно говорить после войны, а может, даже и сейчас? Какие темы следует поднимать и держать в фокусе внимания – и художникам, и публицистам, и философам?
– Много очень дразнящих и сложных тем. Часть из них годами умалчивались, часть – еще хуже – искривлены. Но мы действительно должны их поднимать, потому что это неизученные уроки, которые нам нужно доучить.
К примеру, Холокост. Да, после всего, через что мы проходим сейчас, тема Второй мировой кажется не столь актуальной. Но, с другой стороны, мы теперь гораздо лучше понимаем, что касается немотивированного насилия и массовых убийств невиновных. И непогребенные жертвы массовых казней времен Второй мировой все еще лежат на нашей территории. Важно об этом знать и важно что-то наконец-то с этим сделать. Ибо опыт свидетельствует, что если мы не сделаем, то придут русские и сделают это за нас. Как с Бабьим Яром произошло.
Во-вторых, нужно честно поговорить о Второй мировой. И честно сказать, что для России и для Украины это были две разные войны. Значительная часть России не была оккупирована. Для них война – это подвиги и деды воевали, для нас – что-то совсем другое.
В-третьих, нужно поговорить о советском наследии. Надо рассортировать – что мы из этого наследия берем, а от чего избавляемся. Общество должно понимать, что мы не нивелируем опыт целых поколений, а отвергаем то, что неактуально, ложно и вредно.
– О наследстве, кстати. Как эта война повлияет на искусство и литературу? Мы можем ожидать перехода на качественно новый уровень в связи с тем колоссальным экзистенциальным опытом, который мы все переживаем?
– Наверное. Но, если честно, я бы лучше обошлась и без новой литературы, и без нового искусства, будь возможность сохранить человеческие жизни. Специфического опыта и трагедий всегда достаточно и без войны, всегда есть почва, на которой можно творить.
На самом деле, в последнее время все было невероятно многообещающим – все развивалось, неслось, возникали новые проекты, интересные коллаборации, постановки, картины, литература, как будто начинался новый этап. Так было во всех сферах, буквально. Все было таким живым и вдохновляющим! И мне невероятно больно от того, какую прекрасную жизнь мы потеряли, сколько крутых работ, сколько человеческих судеб. Я, конечно, надеюсь, что все выживущие вернутся с войны, продолжат творить. И мы вернемся к этому новому украинскому ренессансу.
04 августа 2022 г., 16:48
