Волонтеры батальона "Донбасс" вспоминают Иловайск и предательство Семенченко

Об Иловайской трагедии вспоминают сегодня волонтеры батальона «Донбасс», которые были свидетелями и участниками событий 2014 года, передает ИА «Вчасно».

Олеся Цыбулько до войны жила в Донецке, после чего в мае 2014 года была вынуждена переехать в Киев. Там она с единомышленниками создала Call-center батальона «Донбасс».

Этот центр сыграл ключевую роль во время событий в Иловайске. Операторы-волонтеры переживали весь трагизм «котла» вместе с родными добровольцев.

«Все были в напряжении последние дни из-за неутешительных сообщений с передовой, — вспоминает Олеся Цыбулько. — Но после начала выхода колонны из Иловайска и расстрела ребят в «зеленом» коридоре, всё превратилось в нескончаемый поток телефонных звонков на колл-центр, и кромешный ад.

Звонили родные бойцов, причем, как наших бойцов, так и других подразделений, поскольку не знали куда обращаться. Звонили сами бойцы из окружения и просили помощи.

Но чем, чем могли помочь мы девчонки, находящиеся в разных городах Украины? Причем две девчонки находились на тот момент в оккупированном боевиками Донецке, но продолжали принимать звонки. Одна жила, как говорят, в «обстреливаемом районе» и время от времени вынуждена была спускаться в подвал дома, чтобы переждать обстрелы.

Телефонные линии были перегружены, дозвониться к нам, зачастую, было на грани фантастики. В связи с таким режимом мне пришлось срочно искать еще операторов-волонтеров, но надежных, так как утечка любой информации, с которой мы работали, могла стоить ребятам жизни.

Девчонкам это стоило неимоверных усилий — они писали, что пьют успокоительные.

Новая девочка-оператор, посидев пол дня на звонках, звонила мне в слезах, плакала в трубку, и говорила: «Я не могу больше. Это ужасно. Они там все погибли. Мне звонят жены, сестры, матери, родные в слезах. Я не могу так, я не могу сказать, что он погиб. Я не могу больше, я уйду».

А я… А я держалась с ней строго, как могла, говорила, что она должна подумать о бойцах-добровольцах, об их родных, что им нужна сейчас её помощь и поддержка. Потом утешала её. А положив трубку, еле сама сдерживала слёзы. А в голове была мысль: «Не сейчас, сейчас нельзя раскисать, нужно делать своё дело».

Сегодня волонтер вспоминает о роли в этих трагических событиях комбата СеменаСеменченко, который пообещал составить списки погибших, раненых, пропавших без вести. Эту работу на тот момент не делали ни Нацгвардия, ни Минобороны, а люди остро нуждались в информации.

Олеся Цыбулько отмечает, что и от Семенченко было невозможно добиться назначения ответственного от батальона за формирование таких списков. Более того, сам комбат в этот момент просто не брал трубку телефона. Жена Семенченко отвечала, что он на процедурах, а волонтеры не могли поверить, что он мог вот так забыть о своих побратимах.

«Сейчас, подняв всю переписку, и вспоминая те события, я понимаю, что он не выходил на связь не только с нами, но и со своими бойцами, — вспоминает Олеся Цыбулько. — У нас был чат «Оборона Донбасса» волонтеров и комбата для обсуждений важных вопросов. Он появился в чате лишь 2 сентября с фразой: «Привет. Ну, как там в инете?». Это всё что его интересовало на тот момент. Что пишут в инете.

Затем последовал вопрос: «Как поток добровольцев? Ослаб или усилился?». На что НаташаВеселова, не скрыв раздражения, ответила: «А добровольцы могут пробиться через шквал звонков родственников погибших, раненых и пленных?». Тем не менее, тогда еще мы воспринимали Семенченко, как комбата батальона, не располагая информацией, что на самом деле комбатом он стал лишь в середине августа 2014 года, после получения нового паспорта на своё не настоящее имя Семен Семенченко, и как выяснили журналисты и звания, не соответствующего действительности».

Волонтеры не стали ждать 2 сентября и самостоятельно начали формировать списки в колл-центре.

В больницах искали раненых Василиса Трофимович и Паладин, по моргам искал тела начмед батальона. О пленных собирали информацию по видео «ДНР», помогали родственники, которые на этих кадрах пытались найти своих родных и убедиться, что они живы. По без вести пропавшим собирали информацию со слов бойцов, которым удалось вырваться из котла.

«По началу, мы начали сообщать родным, что такой-то боец вероятнее всего погиб, потому что это видели бойцы, вырвавшиеся из котла, — рассказывает волонтер. — Но тело бойца, к сожалению, пока не найдено. Даже если бы тело нашли, то по свидетельствам бойцов, многие горели заживо после попадания снарядов в машины, и не понятно как их было опознавать. Потом появилась уже информация, что будет экспертиза ДНК. Тогда мы еще не знали, что эта процедура настолько длительна, и что так растянется во времени. А потом вышел на связь Семенченко и запретил нам сообщать родным о 200-х, если тело не найдено, запретил говорить о том, что есть свидетельства бойца, который видел, как погиб их родственник. Семенченко сказал: «Говорите просто, что без вести пропавший».

Я не знаю, как поступают в такой ситуации военные, и мне некому было подсказать. В моей душе всё протестовало против этого, я считала это ложью. Мне казалось, что это какой-то ментовский принцип «нету тела, нету дела». Я представляла родных, которые будут надеяться и искать своего родного человечка на видео с пленными, будут надеяться, что как в фильмах про Вторую мировую войну однажды он просто постучит к ним в двери, и скажет я выжил и вышел. Но ведь нет! Мы же знаем, что он сгорел в той треклятой пожарной машине при выходе!!! Имеем ли мы право это скрывать?

Я спорила до хрипоты с Семенченко по телефону, но он был категоричен. Я до сих пор не знаю, как правильно поступают военные в таких случаях… Мы стали говорить так, как сказал Семенченко. Сообщали лишь о тех 200-х, чьи тела были найдены. Правда теперь я знаю, что о 200-х родным сообщает командир батальона. Этого никогда не было в батальоне «Донбасс»… После Иловайска о 200-х сообщала я, и девочки операторы колл-центра….

Были и радостные моменты в те дни. Когда приходила информация, что кто-то вышел из окружения. Что кто-то жив, он лишь ранен. Что кто-то в плену, но жив. Что кого-то вывели из окружения благодаря информации, которую мы передали с колл-центра.

Я собрала подборку скринов за те дни. Чат волонтеров «Оборона Донбасса» и чат операторов колл-центра. Я постаралась вытереть персональные данные, которые потенциально могут кому-то навредить. Это чаты про жизнь и про смерть, про горе и радость. Перечитывая их, я понимаю, что я писала тогда короткими отрывистыми фразами, нервничала, когда девчонки что-то делали не так. Нервы были на пределе. Мы пережили тяжелые дни, и, наверное, у всех у нас добавилось седых волос.

Вечная память погибшим героям Иловайска!»…