«Особенно вредит глазам тепловизор»: вернуть зрение бойцам бесплатно помогают врачи-переселенцы

«Особенно вредит глазам тепловизор»: вернуть зрение бойцам бесплатно помогают врачи-переселенцы

Командир взвода разведчиков Вооруженных Сил Украины Владимир Терещенко ушел на восток Украины с начала боевых действий, через два года службы вернулся домой почти ослепшим — несколько контузий, постоянное использование приборов ночного видения и тепловизоров привели к тому, что проблемы с глазами усугубились. Он уже не мог стрелять на дальние расстояния. Пришлось отказаться даже от вождения машины. Перестал узнавать знакомых на улице.

— В общественной организации, которая занимается проблемами атошников, мне посоветовали обратиться в новый офтальмологический центр «Ирис», — вспоминает 50-летний участник боевых действий Владимир Терещенко. — Сказали, что ветеранам, членам их семей и переселенцам там предоставляют бесплатную квалифицированную медицинскую помощь. И что основали центр переселенцы из Луганска.

— Давайте не будем говорить о политике, — сказал Владимир офтальмологу Татьяне Дьяконовой на первом приеме. — У вас может быть свое мнение, у меня — свое. Оставим их при себе.

— Если бы у нас было иное мнение, мы не обосновались бы в Полтаве, — улыбнулась она. — Мы с мужем считаем своим долгом хоть чем-то помочь тем, кто воюет на передовой.

Татьяна Дьяконова говорит, что хорошо запомнила Владимира.

— Он пришел и сразу же командным тоном заявил: «Я не могу стрелять — не вижу прицел. Делайте что хотите, причем быстро — меня ждут на фронте», — вспоминает врач. — При обследовании мы выявили катаракту на обоих глазах. Один из признаков этого заболевания — повышенная плотность хрусталика. При этом нарушается процесс преломления световых лучей в оптической системе глаза, что как раз и дает остроту зрения. Пациенту заменили хрусталики искусственными, и он вскоре снова отправился на передовую.

Владимир — закаленный фронтовик — сознается, что боялся идти на операцию по удалению катаракты.

— Хирургическое вмешательство прошло удачно, — говорит Владимир Терещенко. — Помню расплывчатый яркий светодиод, потом вдруг стало темно — мой хрусталик удалили. А спустя минуту уже отчетливо видел светодиод в форме квадрата — искусственный хрусталик установили! Фантастика. Я намного дольше волновался по поводу предстоящей операции, нежели она длилась.

«После контузии часто повышается внутриглазное давление, голова раскалывается, темнеет в глазах»

Владимир прошел самые горячие точки — Славянск, Краматорск, Лисичанск… Жил, как все добровольцы, в землянках, ходил грязным и немытым, голодным, боролся с вшами, остригая волосы под ноль… После контузии мог отлежаться пару дней в части, попить таблетки от головной боли — и снова в бой.

Первое ранение получил под Славянском. Попал в госпиталь с переломами ребер и осколочным ранением сердца.

— В 2014-м году на фронте было очень жарко, — вспоминает Владимир. — Когда стояли под Марьинкой (в полутора километрах от Донецка), по нам каждый день лупили из артиллерии. А когда тебя больше часа накрывают огнем, непроизвольно начинается рвота. Кто-то спасался водкой, кто-то наркотиками (например, мы обнаружили на лесной просеке огромнейшую плантацию конопли), кто-то убегал.

Уже после операции по поводу катаракты я воевал под Новотроицком и Богдановкой. Там подорвался на мине. Осколок застрял между пальцами на ноге, началась гангрена — хирургам пришлось удалить часть стопы. Теперь немного хромаю. А незадолго до этого ранения получил четвертую контузию. Сидели с ребятами на терриконе, выслеживая цель. Три объекта уничтожили, но враг нас накрыл. Очнулся, когда свои меня спускали на веревках с террикона. Часов семь без сознания провел. После контузии сильно повышается внутриглазное давление, а на изменение погоды голова просто разрывается, в висках стучит.

Мужчина полагает, что вряд ли он мог унаследовать катаракту. Его дед умер в 89 лет и до последнего читал без очков.

— Больше всего «садят» зрение тепловизоры, — говорит Владимир. — В начале боевых действий на Донбассе украинские подразделения были оснащены только «ночниками» (оптико-электронные приборы ночного видения. — Авт.). — Благодаря незначительному инфракрасному излучению они позволяют видеть силуэты и движущиеся объекты в темноте на небольшом расстоянии. При работе с ними глаза устают не так сильно, как при использовании современных тепловизоров, которые называют инфракрасными камерами. Первые тепловизоры появились на передовой в конце 2014 года. Прибор позволяет видеть все теплое, что движется, даже мышь можно распознать. А тем более отличить табун диких кабанов от группы людей. Но это самая тяжелая ночная оптика для глаз, потому что в ней стоят яркие излучатели. Когда отрываешься от бинокля, кажется, будто ты ослеп. Такое ощущение длится секунд 30—40. Те, кто пользуются тепловизорами, часто теряют зрение из-за ожога сетчатки.

Вернувшись с фронта, Владимир Терещенко из-за проблем со зрением перестал узнавать на улице знакомых. А после операции на глазах снова пошел на войну. Фото со страницы Владимира ТЕРЕЩЕНКО в Facebook

— Насколько опасно для зрения инфракрасное излучение, с которым работают разведчики и снайперы? — спрашиваю Татьяну Дьяконову.

— Человеческий глаз не приспособлен к этому электромагнитному излучению и не видит его. Современные приборы позволяют преобразовывать инфракрасное излучение в видимое монохроматическое изображение. Но монохроматический свет высокой яркости плохо влияет на сетчатку. Для уменьшения негативного воздействия в приборах используют специальные фильтры или очки.

— А как сказываются на зрении контузии?

— Обследуя пациентов с контузиями, обнаруживаем отечность сетчатки, сосудистые проблемы. Назначаем препараты, проводим комбинированное лечение с учетом неврологической патологии. Наши пациенты, прошедшие войну на Донбассе, больше всего страдают от последствий контузий.

Военные действия сопровождаются сильными стрессами, выбросом адреналина. А это сказывается на сосудах. Как следствие — гипертония, которая приводит к инсультам и инфарктам. Что уж говорить о психике…

— Когда попадаешь в передрягу, сразу не можешь объективно оценить опасность, — говорит Владимир. — Только спустя два-три дня начинаешь осознавать, что все могло закончиться по-другому, и тебя уже не было бы сегодня. По-новому начинаешь ценить жизнь и людей. А к крови и трупам привыкаешь…

В 2015 году и на меня прислали похоронку. Был бой под Еленовкой. Мы с ребятами на БТРе прикрывали автобус с интернатовскими детьми, которых боевики пытались вывезти в Россию. Вражеский снаряд попал в моторный отсек. Были погибшие. Меня причислили к ним…

«Прозрев, наш пациент, художник, выбросил свои картины — они были нарисованы унылыми красками»

— В Луганске по-прежнему остается много проукраински настроенных людей, — продолжает Татьяна Дьяконова. — Не верьте, если говорят, что там ждут «русский мир». Есть кто-то, но их очень мало. Моя одноклассница, например, просила наших бойцов: «Сравняйте все с землей, но только выбейте этих рашистов». К сожалению, не получилось. А ведь в середине августа 2014 года «айдаровцы» уже находились в центре Луганска…

Мы с мужем покидали город 26 июня своим ходом, под канонаду. Накануне у меня был операционный день. Больше всего боялась, чтобы не отключили свет во время операции.

Многие бежавшие с временно оккупированной территории постепенно начали возвращаться домой. А что делать? В чужих краях жить негде, помощи никакой. А там хотя бы крыша над головой, свои вилки-ложки. Люди сидят и ждут, когда их освободят.

Решили с супругом начать все с нуля. До войны я была главным внештатным офтальмологом Луганска, занималась частной практикой. Аппаратура, на которой работала, сейчас стоит мертвым грузом. Вывезти оттуда ничего не удалось.

Нам повезло — в центре Полтавы планировалось строительство офисного здания. Тогда на этом месте был еще котлован, и можно было спроектировать клинику по нашему плану. Здесь все продумано. Оборудование в лизинг дала фирма, представители которой меня хорошо знают, мы его отрабатываем. Я оперирую, а мой муж Алексей Онасенко работает директором по социальным программам, рекламе и экономике. Бесплатно обследуем и лечим только тех, кто стоял на передовой, их родственников, переселенцев. Куда обращаться, большинству из них подсказывает полтавский волонтер Ирина Каптур.

Татьяна Дьяконова: «Мы считаем своим долгом помогать тем, кто воюет на передовой, поэтому обследование и лечение в нашей клинике для них бесплатное». Фото автора

— Какие исследования и операции вы проводите?

— У нас третий уровень специализированной офтальмологической помощи, самая современная диагностическая аппаратура, в том числе лазерная, которой нет нигде в Полтаве. Диагностика на аппаратах занимает два с половиной часа. Такое углубленное обследование важно для успешного лечения.

Чаще всего выявляем катаракту и глаукому — с этими болезнями борется весь мир. Но если при катаракте без хирургического вмешательства не обойтись, то операции при глаукоме в современной офтальмологии стали проводить значительно реже из-за расширения арсенала лекарственных препаратов. Хотя в запущенных случаях ничем уже помочь нельзя, поскольку зрительные волокна погибают. Но люди этого не понимают.

— Бывает, что приходится менять искусственные хрусталики?

— Они рассчитаны на триста лет. Не мутнеют, не растворяются. С ними ничего не может произойти. Иногда возникает так называемая вторичная катаракта. Тогда нужна незначительная коррекция лазером без замены хрусталика. Стареют кора головного мозга, нервы, сосуды. Ведь зрительный образ формируется в мозге, а глаз лишь принимает изображение и передает его. Должна сказать, что катаракта значительно помолодела. Среди наших пациентов немало детей, которым показана замена хрусталика. Хотя основная проблема в этом возрасте все же близорукость.

— Какие современные методы лечения существуют в этих случаях?

— Ночные лечебные линзы Paragon значительно тормозят развитие близорукости. Этой американской технологии уже лет десять, но до нас в Полтаве ее никто не применял.

Заболевание, как правило, развивается в детском возрасте и прогрессирует до 23—25 лет. К нему есть наследственная предрасположенность. Близоруким детям требуется коррекция очками с отрицательными линзами. Раньше единственным способом лечения были упражнения на зрительных тренажерах, использование очков или дневных мягких контактных линз. Ночные линзы (они изготавливаются из жесткого газопроницаемого материала индивидуально для каждого пациента в США) ставятся на ночь, и пока человек спит, оптические свойства глаз восстанавливаются. Эффект длится целый день, а то и несколько дней. Во многих случаях нет необходимости носить очки или контактные линзы. С 25 лет можно проводить лазерную коррекцию зрения.

— Насколько безопасны для глаз операции с применением лазера?

— В офтальмологии широко используются хирургические лазеры при заболеваниях сетчатки, глаукоме, вторичной катаракте. Очень эффективна и эксимерлазерная коррекция зрения, при которой изменяют кривизну роговицы, и пациенту больше не нужно пользоваться очками. Такие операции безопасны. Сегодня уровень технологий позволяет свести практически к нулю послеоперационные осложнения. Хотя безопасность лазера и эффективность операции зависит в первую очередь от квалификации специалиста.

— Татьяна Викторовна, вы наверняка часто слышите слова благодарности пациентов, которым удалось вернуть зрение. Какие случаи запомнились?

— Люди часто плачут, когда узнают родственников. Но это, конечно, слезы радости. А вот один мужчина, которому удалили катаракту, был удивлен, увидев жену. «Я же тебя молодой помню…» — произнес он.

В Луганске как-то пришел ко мне художник, которого я прооперировала, и говорит: «Теперь я увидел, что рисовал, и понял, почему мои картины не продавались. Они же написаны унылым рыжим цветом. Я их все выбросил».

— Тоскуете по Луганску?

— По друзьям, которые там остались. Я не могу съездить туда, встретиться с ними. Не могу сходить на могилы родителей… Стоит стена. Когда ты решаешь сам куда-то уехать, это одно, а когда тебя не спросили и вытолкнули — совсем другое. Так нельзя. Очень надеюсь, что победа будет за нами. Именно победа, а не мир любой ценой.