Майдан глазами Мустафы Найема

з журналистского корпуса я больше других был уверен, что Азаров подпишет соглашение. В те сумасшедшие дни мы, как загнанные звери, старались успеть на все комитеты по законопроектам ― по Юле Тимошенко, по генпрокуратуре и т.д. Без отдыха, без сна, без передышек, в какой-то дикой гонке. И вот прошел слух, что курс на евроинтеграцию сворачивают. Но окружение Азарова и Януковича продолжало уверять нас, что соглашение будет подписано. Об этом говорило столько источников, что в какой-то момент я и сам поверил. Даже спустя неделю после начала Евромайдана, в Вильнюсе, я еще думал, что ассоциация будет подписана. Более того, накануне саммита, в одной из гостиниц Вильнюса Сергей Арбузов лично уверял меня, что это случится. И я до последнего верил, что весь этот антураж – это торг, блеф, и что Янукович таки поставит свою подпись и использует последний шанс реабилитироваться за три года своего президентства. С технологической точки зрения это было бы очень символично. Это как у пары, которая давно вместе, но отношения явно не клеятся ― и тут он вдруг предлагает ей пожениться. Но не сложилось. Я убежден, что все сорвалось после встречи Януковича с Путиным. Тогда многие люди из разных лагерей говорили, что президент перестал общаться со своим окружением и замкнулся.

21 ноября мой первый пост на фейсбуке был посвящен тому, что сегодня очень важный день — ровно 9 лет назад люди впервые вышли на Майдан. Это был День свободы, который Янукович отменил своим указом еще в 2010 году. Когда Азаров объявил о приостановке подписания соглашения, ленты соцсетей буквально взорвались. Это был сплошной поток hate-speech. И я тогда написал, что, люди, если это не просто слова, и вы действительно хотите что-то делать, оставьте свой комментарий: «Я готов». Условие было таким: если мы наберем 1000 таких комментариев, что-то придумаем, организуемся. Смысл был в том, чтобы люди осознанно подписались под своим решением, а не просто поставили «лайк». За час собралось около 800 комментариев. Я решил, что этого достаточно. Написал пост, о котором до сих пор и вспоминают: «Встречаемся в 22:30 под монументом Независимости. Одевайтесь тепло, берите зонтики, чай, кофе, хорошее настроение и друзей». 

Причем, я рассматривал это просто как возможность увидеться с людьми, которые готовы вместе отпраздновать день Оранжевой революции. Помню, иду по Институтской, моросит дождь, за мной следом идет знакомый с собакой и спрашивает: «А что дальше? Что дальше?». А я не знал, что ответить. Никто не знал. Мы подходим к Майдану, и я вдруг понимаю, что там уже стоит человек 300-400, кто-то что-то «проголошує». Я не был на митинге лидером, просто походил там, увидел людей, которые обычно тусовались у меня в ленте на фейсбуке. Потом приехал Луценко, привез ленточки, Дэвид Стулик подарил мне флаг Евросоюза, который, кстати, до сих пор где-то лежит, и я его периодически перекладываю, переезжая с одной квартиры в другую.

Я созвонился со своей коллегой, которая предложила: «Давай привезем 10 килограммов апельсинов» (как в Оранжевую революцию). Мы привезли апельсины, потом пошли с ними на Банковую, положили у Администрации и вернулись… Это был какой-то сумбур, который сейчас уже никто и не вспомнит.

В общем, мы простояли часов до 4-5 утра, и я ушел готовить текст для «Украинской правды» об отказе правительства Азарова от евроинтеграции. Помню, дописывая текст, позвонил главному редактору и спрашиваю: «А про то, что люди вышли на Майдан, писать или нет?» В итоге решили, что это не так важно, да и не красиво как-то писать о собственной акции. В общем, так ничего и не написали об этом. Я сдал текст с заголовком «Виктор Янукович: убийство мечты», который заканчивался словами «Теперь взоры мировой общественности будут обращены только на улицы украинских городов и трибуны стихийных Майданов», и отправился на площадь.

Утром 22-го числа был дичайший ливень. Я пришел в какой-то курточке, весь промокший, смотрю — стоит человек 30-40. Они простояли там всю ночь. И это было как-то очень трогательно: стоять небольшой толпой намного сложнее, чем тысячами сплоченных людей. Но потом, несмотря на дождь, начали собираться люди, еще и еще. Так, собственно, для меня начинался Майдан.

В то время я жил в доме на углу Мариинского парка, где «квартировал» Антимайдан. Каждое утро начиналось с двух песен — гимна Партии регионов и «Єднаймося, єднаймося, бо всі ми браття-сестри». (Раньше этой песней глушили протесты против ареста Юлии Тимошенко, запомнил ее на всю жизнь).

Еще Антимайдан для меня — это магазин напротив парка, где по утрам я покупал кофе. И каждый день продавщицы жаловались на одно и то же: приходят люди с Антимайдана, в целом спокойные, ведут себя адекватно, но у всех одна проблема — покупают какую-то мелочь, чтобы разменять новенькие купюры по 500 гривен. Иногда продавщицы ради интереса раскладывали эти купюры по номерам и сериям. Было смешно.

Когда сожгли офис Партии регионов на Шелковичной, я уходил с Майдана глубоко за полночь. В те дни Грушевского была перекрыта, а Институтская забаррикадирована. И чтобы попасть домой, надо было делать большой крюк через Бессарабку. Я внутренне послал все это на три буквы и решил пойти как есть, по Институтской. На самом деле, тупое было решение. Шел медленно, устал, особо не оглядывался. Когда вышел за баррикады, увидел «Беркут», дальше – внутренние войска, за которыми вокруг бочек грелись титушки. Делать было нечего, утешал себя, мол, ну и что, я же журналист. В руках шлем и камера, на мне – бронежилет. Они, от такой наглости, наверное, офигели, расступались. У гостиницы «Киев» дорогу перекрыли грузовиками, мне стали кричать: «Кто идет?» Я не реагировал. Понимал, что это странно выглядит, но все равно шел молча. Пока дошел, казалось, нервы не выдержат, хотелось просто провалиться сквозь землю. Мне до сих пор немного жутко ходить по той дороге.