Марк Захаров: Народ сломлен и одурачен, лучших истребили...

Марк Захаров: Народ сломлен и одурачен, лучших истребили...

В контексте череды нравственных скандалов Марк Захаров рассказал о способах и целях работы новой российской цензуры.

Трудно найти зрителя, которому не было бы знакомо имя Марка Захарова. Он – любимый режиссер нескольких поколений, бессменный художественный руководитель Театра Ленком вот уже более сорока лет, человек, чье слово по-прежнему имеет вес и чей моральный авторитет непререкаем даже тогда, когда само понятие, кажется, утратило смысл. Когда разразился скандал вокруг «Тангейзера», Захаров пригласил постановщика оперы Тимофея Кулябина в Ленком. Недавно Марк Анатольевич завершил работу над спектаклем «Вальпургиева ночь» – по произведениям Венедикта Ерофеева. После премьеры он согласился ответить на вопросы «Собеседника». Никогда не угадаешь, что их оскорбит

– Марк Анатольевич, как вам это удалось? Мне казалось, что Ерофеев очень труден для постановки – тем более когда на сцене соединяется несколько произведений...

– Да, я очень трудно этот спектакль делал. Репетировал-то быстро, а вот все это придумать и свести вместе... Это было тяжело. Где-то года два у меня ушло на постановку.

– А у вас так и получается в последнее время – один спектакль в два года.

– Ну да, примерно. Но «Вальпургиева ночь» действительно стоила больших усилий.

– Не боитесь, что закроют? Все-таки там ангелы нехорошими словами ругаются...

– Боюсь (смеется).

– У вас ведь закрывали постановки в советское время, вы прекрасно знаете, что это такое.

– Конечно, закрывали, и не раз. «Три девушки в голубом» закрывали, «Доходное место», с «Тилем» тоже была долгая история, когда все висело на волоске, вопрос стоял не только о закрытии спектакля, но и о моем увольнении из театра – и стоял вполне конкретно. Я тогда чудом удержался. Все было, и я очень хорошо это помню.

– Все возвращается?

– Возвращается, но, как водится, в виде фарса. Тогда закрывали сверху. А теперь – какие-то странные народные инициативы... Какие-то группы людей, которых что-то оскорбляет. И никогда не знаешь, что на этот раз их оскорбит.
Увольнение Мездрича было глупостью

– Вы действительно готовы предоставить Тимофею Кулябину возможность работы в Ленкоме?

– Ну конечно. В первую очередь мое предложение было жестом, но совершенно искренним. Я знаю, что Владимир Урин пригласил его к себе в Большой и что уже есть у них договоренность. И работа в Большом будет отнимать много времени. К тому же сейчас Кулябин еще занят в Новосибирске, он там ставит «Трех сестер», так что речь идет не о завтрашнем дне. Но я по-прежнему готов, как только Тимофей найдет время, принять его в Ленкоме и дать возможность поставить то, что он захочет.

– Кому-то это сильно не понравится.

– Конечно, не понравится. Вон Табакову уже подложили свиную голову...

– Как он это воспринял?

– Ну, я уж не стал у него спрашивать, мы об этом не говорили.

– Звучит кощунственно, но если бы не эта история, Кулябина за пределами Новосибирска знали бы только театралы.

– О да. Митрополит Тихон оказал ему услугу. Как Ахматова говорила о Бродском: «Какую биографию делают нашему рыжему». Так и тут получается. И слава Богу, что в этом есть хоть такие плюсы.

– Шутки шутками, а директора театра уволили...

– Да, большая глупость. Я слышал много раз и от многих людей, что Мездрич очень хороший директор. А теперь и у Кехмана эти уголовные дела...

– Вот это вообще непонятно: зачем было его назначать и сразу вытаскивать его уголовные дела...

– Я думаю, что это обычная несогласованность – и всё. Мы одни знаем, как правильно

– Сейчас еще возникла новая идея: для театров создать художественный совет при Министерстве культуры...

– Я не очень понимаю, как он будет работать. Всё подряд будут смотреть? Готовые постановки? Или, может быть, как-то выборочно будут отсматривать?

– А среди актеров какие настроения?

– Да нормальные, нет никаких особых настроений. Мы работали и работаем, как и р­аньше.

– Страшный вопрос, но спрошу: может, такие препятствия пойдут на пользу театрам? Придется усложнять, прямое высказывание заменять художественными приемами, переводить всё на эзопов язык...

– Ну, с одной стороны, наверное, да, в этом есть определенная правда. Еще Гоголь говорил, что барьеры помогают художнику. Но только сейчас, боюсь, это не сработает. Народ так ослаблен, что ему это все будет не нужно – думать, расшифровывать... Народ сломлен и одурачен... Достаточно вспомнить, что около пятидесяти процентов – я точно не помню и могу ошибаться, но довольно высокий процент – считают, что Сталин – это хорошо. О чем тут говорить?

– Но что это – действительно возврат к худшему, что было в СССР? Вот нас уже пытаются рассорить со всем миром...

– Да уже рассорили. Внушили, что все вокруг дураки. Австралия – дура, Европа – дура, Америка – вообще... Только мы умные и знаем, как правильно.

– Для чего этот хитрый план?

– Это не хитрый план. Если это и план, то очень прими­тивный.

– Может культура как-то этому противостоять?

– Ох, я не знаю...

– Но вы еще надеетесь на то, что все будет хорошо?

– Нет. Хотя в каком-то глобальном смысле, наверное, все-таки да.

sobesednik.ru