Военная победа Украины и окончание войны — две разные вещи

Читати українською

С начала полномасштабного российского вторжения в Украину комментировать фронтовые сводки брались сотни экспертов, журналистов и блоггеров. Американский военный аналитик, директор программы по изучению российских вооруженных сил в арлингтонском исследовательском центре CNA Майкл Кофман отличается на фоне трезвым взглядом и знанием восточноевропейских реалий.

В преддверии ожидаемого украинского контрнаступления журналисты издания « Медиазона » поговорили с ним о разных вариантах развития событий.

— Прошло больше года с тех пор, как российские войска всей мощью вторглись в Украину, количество жертв растет, ведутся споры о том, на каких условиях возможно перемирие и возможно ли оно в принципе в ближайшей перспективе. Не кажется ли вам накануне ожидаемого украинского контрнаступления, что война в каком-то смысле подходит к концу — продлится ли она еще долгие годы?

— Не думаю, что она подходит к концу. Скорее всего, сейчас мы в переходном периоде, а наступление может стать переломным моментом. Каков будет его эффект, будет зависеть от хода самой операции, но уже на сегодняшний день война будет продолжаться долго и, скорее всего, будет затяжной.

История не дает четких прогнозов на будущее, но она учит, что когда войны продолжаются так долго, им очень тяжело положить конец. Будь то переговоры, которые могут занять годы, или продолжающиеся по инерции боевые действия без переговоров, или даже достаточно уверенная военная победа одной из сторон, которую трудно быстро перевести в победу политическую — решение об окончании войны чаще всего остается за проигравшей стороной. . Поэтому даже если будет достигнута решительная победа на поле боя или даже ряд побед, война может продолжаться дальше в формате трансграничного конфликта или войны на истощение. Вот почему важно понимать, что военная победа Украины и окончание войны — две разные вещи.

— Военные эксперты, журналисты и представители украинской власти неоднократно называли разные сроки, когда мог бы быть определен исход войны, но ничего такого до сих пор не произошло. Следует ли считать, что в ближайшие недели или месяцы произойдет что-то решающее?

— Аналитики не говорят «состоятся», потому что военная аналитика — не предвидение, это другая профессия. Что-то решающее может произойти в ближайшие месяцы, это зависит от украинского наступления. В ближайшие месяцы могут стать решающим этапом войны в этом году, но она не закончится.

— 21 февраля, перед началом полномасштабного вторжения, вы прочили в Foreign Affairs , как оно будет развиваться: «Наносить авиаудары без сопротивления не получится. Российским ВКС не хватает опыта по подавлению или уничтожению враждебных ПВО <…> ПВО Украины, хоть и скудные, все равно могут оказаться проблемой». Так и вышло. Однако можно предположить, что в российской армии об этих потенциальных слабостях знали не хуже вас. Почему все произошло так, как было написано?

— В Foreign Affairs меня попросили описать худший сценарий развития событий, поэтому статья получилась довольно мрачной. Мой же материал для Economist , вышедший за день до начала войны, мне кажется немного более сбалансированным. Какие-то вещи произошли так, как я и ожидал, другие нет. Таков будет мой честный ответ. Размышляя о российском вторжении, я тоже во многом ошибался.

Но главный вопрос – почему. Теперь мы уже лучше понимаем, почему многие ожидания не оправдались. Во-первых, сначала российская военная операция задумывалась как показательная [прогулка], а не как общевойсковая операция — расчет был на то, что украинские военные не будут оказывать серьезного сопротивления. Российское руководство полагало, что военная операция станет логическим продолжением разведывательной операции и политической взрывной кампании. Они были уверены, что смогут вторгнуться в Украину, обезглавить правительство и быстро захватить всю страну, не встретив особого сопротивления.

Иллюстрация: Danny Berkovskii / Медиазона

По этой причине, например, российские ВКС подготовили планы по ведению ударной кампании и обеспечению прикрытия с воздуха, но не более. Плана поддержки сухопутных войск не было. Не было и четкого плана систематического уничтожения украинской системы ПВО, кроме начального удара и его подавления — и не было для этого достаточной мощности, опыта и подготовки. Об этом я писал в той заметке, что российские ВКС на самом деле были очень плохо подготовлены, или, точнее, были недостаточно подготовлены для подавления украинского ПВО.

Но в общем-то сейчас уже ясно, что сначала российское вторжение в значительной степени основывалось на политических предположениях, что в течение нескольких дней Украину можно заставить сдаться, а украинское политическое руководство обезглавить. И понятно, что российские военные не готовились к длительной военной операции, не собирались поддерживать ее темп и не воспринимали украинских военных серьезно в плане воли к борьбе. Можно сказать, что российское руководство попыталось реализовать более масштабную версию аннексии Крыма, при этом слабо разбираясь в Украине после 2014 года.

Тем не менее, несмотря на коренным образом нереалистичные политические планы российского командования операцией, неадекватный подход к применению войск, отсутствие планов по ведению настоящей войны и в целом хаотическую организацию вторжения, в первые дни его результат далеко не был решен. Риск другого результата событий был очень высок. И чем больше мы узнаем о первых днях войны, тем яснее становится, как многое зависело от действий в эти первые часы, от конкретных решений представителей украинского руководства и командования, действий многих украинских добровольцев и всего общества. Одним словом, нам всем очень повезло, что действия развивались конкретно так, а не по другому.

— Есть ли признаки того, что российская армия как-то качественно изменилась за это время? Обречена ли она поступать так, как действовала все эти месяцы?

— Это два разных вопроса, но можно сказать, что состояние российской армии значительно ухудшилось, потому что она потеряла множество лучших своих солдат, лучших младших командиров и большую часть модернизированного оборудования. Так что в качественном отношении российские вооруженные силы за последний год только деградировали. Теперь армия в значительной степени зависит от мобилизации и, кажется, серьезно ограничена в своих возможностях, в своем наступательном потенциале, что хорошо показало недавнее зимнее наступление. Лишь маленький процент русских военных способны проводить наступательные операции. И даже тогда добиться больших успехов не получается.

В целом в ходе войны российские вооруженные силы, похоже, лишь деградировали, если не считать отдельные части, нарастившие свои возможности и действовавшие автономно в рамках крупной кампании, например «ЧВК Вагнера», хотя это и совсем другая категория.

Сегодня российская армия выглядит совсем иначе, чем в начале войны: лучшие ее соединения утрачены, большей части лучшей техники больше нет, а арсенал высокоточного оружия в большинстве израсходован. Поэтому сейчас мы видим армию, в значительной степени зависящую от своей численности, которая вряд ли может вести сколько-нибудь значительные военные операции, способная на эффективные действия на уровне мелких подразделений и групп войск, не может наладить совместные действия разных родов войск или проводить сложные маневры.

В начале войны русская армия столкнулась со структурным дефицитом численности. Военных отправили в Украину, не объявив мобилизацию и не укомплектовав войска, способные успешно вторгнуться и оккупировать страну такого размера, как Украина. Этот военный ресурс Россия довольно быстро утратила. В первой половине 2022 года российская армия компенсировала дефицит рук преимуществом огневого могущества. Это преимущество помогло достичь какого-либо успеха в первой битве за Донбасс весной и летом 2022 года. Однако потом этот подход исчерпал себя. К тому времени российская армия стала все сильнее полагаться на мобилизованных так называемых "ЛДНР" и наемников «Вагнера», которые вели большую часть городских боев прошлого года.

После поражений под Харьковом и Херсоном и начавшейся в сентябре первой волны массовой мобилизации российской армии удалось нарастить живую силу в количественном отношении, но она по-прежнему страдает от недостатка огневого могущества. В прошлом году значительного преимущества она больше не имеет. А огненное преимущество, на которое она полагается сейчас, не играет так же решающей роли, как тогда. И теперь нет качественного потенциала, позволяющего проводить операции на уровне тех, что были в начале войны. По сути, российские военные не могут исправить баланс численности и огневого потенциала, позволяющего эффективно действовать в привычном стиле ведения войны. И результат очевиден в начавшемся в январе провальном зимнем наступлении и безрезультатно длился несколько месяцев.

— Российские военные или политики часто делают грозные заявления в ответ на поставки каких-то новых видов оружия Украине, но, насколько мы можем судить, масштабные удары по транспортным узлам и составам на западе Украины наносить не могут или не хотят. Почему так?

— В начале войны по каким-то не слишком очевидным причинам российские военные не наносили ударов, которых от них многие ожидали — например, по критически важной инфраструктуре, центрам командования и управления, железным дорогам и мостам. Если помните, в первые дни войны ударов по украинской гражданской и военной инфраструктуре было мало.

На данном этапе все больше создается впечатление, что российская армия просто не способна на такие удары, поскольку у нее нет достаточного количества боеприпасов или она не может точно идентифицировать нужные цели.

В целом, война показала, что российские военные оказались не очень способны реализовывать собственные концепции на практике и что из основных недостатков российских вооруженных сил – не hardware , а software , то есть реальный опыт ведения боевых действий такого рода, способность эффективно управлять процессами и выстраивать командную структуру применение нужных типов оружия Удаленное обнаружение, фиксация и поражение целей – гораздо более сложный процесс, чем кажется. Если посмотреть на США, это может выглядеть просто, но по сути все не так. Теперь русские военные осознали, насколько все бывает сложнее, чем точечные удары по Сирии или на учениях.

— Мы обсудили состояние российских войск, но гораздо меньше знаем об украинских. В каком они сейчас находятся после зимней войны на истощение? Как они изменились организационно за последний год с точки зрения обучения на опыте и ошибках? Насколько, по вашему мнению, сильно там советское наследие — это вполне современная армия?

— Мне кажется, что в культурном плане украинские военные одной ногой стоят в настоящее время, а другой — в прошлом. Это скорее армия западного образца, в которой отдается предпочтение инициативе, лидерству младших офицеров и оперативному командованию. Начиная примерно с уровня батальона и меньше, это подразделения, открытые к новациям и умеющие адаптироваться к ситуации на поле боя. Это одна из причин, по которой они оказались успешнее русской армии. Украинские военные носят более горизонтальный характер принятия решений, учитывают мнения опытных солдат и командиров, что не только повышает мотивацию и боевой дух, но и снижает централизацию. Это также позволяет избежать циничного отношения к расходу солдат, присущих российским вооруженным силам, которые чаще всего бросают все доступные силы в бой ради целей, которых невозможно достичь.

С другой стороны, в украинской армии все еще сильно советское наследие. Есть офицеры, любящие отдавать приказы, находясь далеко за линией фронта. Современные технологии позволяют армии сочетать разные стили командования, что, с одной стороны, может поощрять большую инициативность младших офицеров, а с другой — позволять старшим командирам вмешиваться в операции мелкого масштаба.

Эти проблемы характерны не только для украинской армии, и культура чаще всего вытесняет доктрину на поле боя. Украинские военные подразделения значительно увеличились с начала войны, за год было потеряно значительное количество более опытного личного состава. Сейчас армия в значительной степени зависит от мобилизации и сталкивается с проблемой неравномерного качества сил. Многие бригады, существовавшие год назад, были переформированы, а нынешние бойцы приходят на смену выбывшим из строя людям. Да, украинская армия располагала многочисленными ветеранами боевых действий на Донбассе в 2014-2021 годах, но все чаще на фронт попадают призывники без военного опыта.

Иллюстрация: Danny Berkovskii / Медиазона

Предстоящее наступление должно стать своеобразной проверкой подхода к совместному планированию с участием западных стран. Выделенные для подготовки к наступлению войска состоят из солдат, прошедших обучение на западной технике на Западе, они не участвовали в боях этой зимой. Это будут в основном новые бригады. Предполагается, что украинские части, прошедшие подготовку на Западе и оснащенные западным вооружением, будут боеспособнее и эффективнее в наступательных операциях.

Посмотрим. Таков замысел, и, я считаю, стратегический подход. В ближайшие месяцы покажут результаты.

— Часто говорят, что нынешнее вторжение уникально тем, что оно не только тщательно задокументировано и доступно миллионам, но и, по сути, ведется в социальных сетях. Чувствуете ли вы с коллегами себя участниками информационной войны?

— Мне не кажется, что ситуация уникальна. Подобное происходило и во время войны в Нагорном Карабахе в 2020 году.

Я думаю, уникальное наяву достаточно видео с поля боя, что может создавать крайне выборочное и даже карикатурное впечатление о войне. Да, происходит демократизация доступа к открытым источникам для разнообразных исследователей, аналитиков и тех, для кого это личный интерес или хобби, но это имеет как положительные, так и строго негативные последствия.

Как военный аналитик, чьи профессиональные интересы в большинстве своем связаны с российскими вооруженными силами, я быстро понял, что врачи чувствовали во время вспышки COVID-19 . Так же, как многие внезапно стали специалистами по медицине, сейчас многие оперативно стали специалистами по этой войне, российскими и украинскими вооруженными силами. В некоторых случаях это было к лучшему, в других – нет.

— Вы родились и провели детство в Украине, в Николаеве, пережившем бомбардировку и реальную угрозу захвата. Как вы лично воспринимали подобные новости? Есть ли у вас там или в Киеве родственники, и как они сейчас?

— У меня не осталось родственников в Украине, но у меня там осталось немало друзей и коллег. Я также проводил полевые исследования в Украине во время войны, поэтому знаю многих ушедших на фронт.

Родом я из Киева, где и вырос, а лето проводил в Николаеве. Мои родственники были из больших городов на севере и юге страны.

Большинство своей профессиональной карьеры я провел, работая в сфере национальной безопасности США или сотрудничая с ними, то есть с министерством обороны, оборонными исследовательскими организациями и смежными структурами. Я стараюсь оставаться максимально объективным, но конечно Украина мне не чужда, и для меня это не просто еще одна война, которую я изучаю. Я хорошо знаю эти места. И это самый лучший опыт в этой ситуации.

— Поскольку вы из Советского Союза, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что для вас в этой войне есть эмоциональная составляющая. Какое будущее вы бы хотели видеть на постсоветском пространстве?

— Как аналитик, я всегда должен с осторожностью подходить к разным предубеждениям и понимать разницу между «как есть» и «как должно быть». Мой анализ должен быть ориентирован в большей степени на «как есть», чем на мои личные предпочтения по поводу того «как должно быть».

При этом мне, конечно, очень хотелось, чтобы Украина одержала военную и политическую победу и смогла оправиться от этой войны. Исходя из того, что я знаю о войнах, есть опасения, что это будет длительный процесс.

— Часто можно встретить мнение, что Россия проиграла уже в этом конфликте. Насколько оно оправдано?

— Я также слышал от многих здесь, в Вашингтоне, что Россия уже потерпела стратегическое поражение. Если оценивать начальные цели при вторжении в Украину, Россия действительно проиграла, потому что не смогла уничтожить украинскую государственность и оккупировать большую часть страны. И у нее нет никаких реалистических перспектив по достижению таких целей. Думаю, это трезвая оценка начальных целей вторжения.

При этом на практике мы наблюдаем войну, имеющую четко выраженные фазы. И нынешняя ее фаза — даже если корректно утверждать, что по некоторым целям Россия потерпела стратегическое поражение — пока не закончена.

Мне также кажется важным, что обсуждение поражения России отводит нас от другой, более важной темы. Поражение России не равно победе Украины. Это разные, пусть и взаимосвязанные вещи. Насколько очевидным не было бы поражение России в моменте, с точки зрения истории ответ может не быть столь однозначным. Иными словами, многие слишком самоуверены в своей оценке перспектив поражения России на данном этапе войны.

Мне кажется, важно избежать сценария, при котором все примут поражение России как факт, но под вопросом останется победа Украины или Запада.

Александр Бородихин

Медиазона