Безнаказанность, дикие слухи и плохая подготовка: командир ВСУ рассказал о причинах СОЧ

Ситуация с СОЧ сейчас такова, что люди могут просто не доехать непосредственно в свою часть. Одним из факторов стала безнаказанность.

Продолжаем анализировать причины СОЧ (самовольного оставление части), которое приобретает все большие масштабы и угрожает способности вести войну. В этот раз своим мнением о причинах и способах решения проблемы поделился командир одного из взводов, где тоже были зафиксированы случаи СОЧ. Собеседник журналистов издания Texty.org.ua пожелал не обнародовать свою фамилию.

"Пошли в СОЧ перед боевым заданием"

— Чем обусловлен стремительный рост СОЧ в последнее время?

— Одним из факторов, на мой взгляд, стала безнаказанность. Человек пошел в СОЧ, и его не только не привлекли к ответственности, а даже расследования никакого нет. И он просто спокойно сидит дома.

Еще один фактор — неосведомленность мобил Гнездилов, публично ушедшего в СОЧ, получил подозрение из-за происходящего в армии. Пожалуй, какая-то глобальная коммуникация провалена.

В 2022 году случаев СОЧ было на порядок меньше, потому что в то время было больше мотивированных бойцов. Но потом возросло количество мобилизованных из-за бусификации, параллельно люди убедились, что поход в СОЧ не влечет какой-либо ответственности. И в 2024 году случаи СОЧ начали расти, как снежный ком.

Ситуация с СОЧ сейчас такова, что люди могут просто не доехать непосредственно в свою часть. К примеру, направляют бойцов в бригаду. Они уже прошли обучение, и их посадили на поезд, чтобы они ехали в подразделение и оформлялись. И вот на этом отрезке пути часть людей может просто исчезнуть, другими словами, пойти в СОЧ.

— А нарисуйте, пожалуйста, портрет людей конкретно из вашего подразделения, которые ушли в СОЧ.

— Какого-то единственного портрета здесь нет. Если уж так обобщать, то это люди, у которых не было опыта ведения боевых действий и вообще не имели представления о войне. У них есть желание отсидеться. Попав в армию из-за мобилизации, бусификации, они решают отсидеться уже в ней.

И действительно, сначала их отправляют на вторую линию, где более или менее спокойно, риски не так высоки, есть время как-то втянуться. Но в конце концов эти люди получают боевую задачу и решают разъехаться по домам.

— Ушли в СОЧ прямо из части?

— Я наблюдал за тем, как определенное количество бойцов было в отпуске на момент получения приказа. Они общались с ребятами, уже находившимися на позициях, те поделились с ними своими впечатлениями. Украшали или не украшали – этого уже не знаю. Но бойцы, возвращавшиеся машиной из отпуска, тоже уехали по домам.

Хотя потом примерно половина из них вернулась назад. Собрались с духом и позвонили, спросили, могут ли вернуться. Командир согласился, сказал, что примет. Поэтому они и дальше выполняли боевые задания. Была еще одна категория беглецов, ушедших в СЗЧ уже после выхода на первое боевое задание. Вернулись из задания и сказали, что из них достаточно, они домой. В общей сложности из моего взвода в СЗЧ ушло примерно 35 процентов бойцов.

— А какие потери были в вашем подразделении к моменту, когда бойцы начали бежать в СОЧ?

— К тому времени было несколько раненых, ну и, конечно, контузии. Причем тогда, когда бойцы ушли в СОЧ после выполнения боевой задачи, никаких потерь еще не было. Те, кто уже возвращался из отпуска, — на тот момент было семь контуженных и один или два раненых. Ранения были неприятны, раздроблены кости, но жизненно опасных не было.

Но из того, что я услышал, бойцам, которые были в отпуске, рассказали историю, что танк вроде бы чуть ли не в упор стрелял по нашим окопам, а против него были только автоматы. Скажу как можно более корректно: это очень существенное преувеличение.

"Психологически и эмоционально люди не готовы"

— Но тогда выходит, что информацию, на основе которой бойцы принимали решение, идти им в СОЧ или нет, они получали не из какого-то токтока или пропагандистских источников, а именно из внутренней коммуникации с другими бойцами. Как этому противостоять?

— Давайте не забывать, что из трех человек, по телефону услышавших, что ситуация крайне тяжелая, грустная и без шансов, двое через полторы недели вернулись в подразделение. То есть, они после первого разговора собирали еще дополнительную информацию, как оно на самом деле, и в конце концов приняли решение вернуться.

Ну и, конечно, многое зависит от того, как человек умеет воспринимать и анализировать информацию, в конце концов, как она подготовлена, в том числе психологически. По тому, что я вижу, психологически и эмоционально люди не были готовы. Готовы ли они физически выполнять те задачи, которые перед ними стояли? Думаю, что да.

— А что, по-вашему, нужно изменить в подготовке, чтобы люди действительно были готовы?

— В программе подготовки занятия несколько отличаются от того, с чем сегодня можно столкнуться на поле боя. То есть у нас готовили линейное стрелковое подразделение, которое вступает в непосредственное стрелковое сражение. Но характер войны сейчас совсем другой.

Потому что стрелковый бой у нас не так часто случается, на некоторых участках он может происходить раз в неделю, тогда как от снарядов и их обломков, а теперь еще и от FPV-дронов надо прятаться постоянно.

Новобранцы, например, не предполагают, что надо и дальше рыть окопы, несмотря на обстрел, тем более что этот обстрел не обязательно будет по ним. Во время подготовки должно быть наработано умение сориентироваться при обстреле, занять максимально безопасное место. А некоторые навыки вообще должны быть доведены до автоматизма. Прежде всего, что касается первой помощи.

Но это не снимает вопрос и о надлежащей подаче информации.

– Ну да. Но, возможно, все же первопричиной здесь могут быть какие-то проблемы в самой армии, а их освещение — это скорее следствие…

– И это тоже. Но не нужно забывать и то, как образуется этот негативный контент. Кто сейчас больше всего возвращается из действующей армии домой? Конечно, это ранены. Каждый такой раненый является носителем своей индивидуальной травмирующей истории о том, как он получил ранение, которым он может поделиться с теми, кто сейчас находится в тылу.

И наоборот, бойцы, которые воюют и дальше, не раненые, преимущественно не могут приехать домой и поделиться своим опытом. А это действительно важно донести разностороннюю информацию, что все по-разному. Есть, например, бойцы, которые прошли бои за Бахмут, а есть те, кто занимал менее интенсивный участок. И опыт у них будет разный, свидетельство тоже.

"Очень много негативной информации"

— Не проблема ли в том, что потеряно какое-то доверие внутри самой армии, что люди, даже если им рассказать, что, возможно, не все так страшно, все равно в это не будут верить?

– Думаю, проблема реально существует. Но опять же это вопрос к тому, что происходит в информационном пространстве. Очень много отрицательной информации о том, что не бережем людей. Но ведь у нас есть командиры, которые действительно зарекомендовали себя максимально положительно, и о них нужно говорить.

Как это, например, делают в некоторых подразделениях, в частности, в Третьей штурмовой. К ним и дальше добровольно приходят люди. Что касается других, кто не ведет медийную кампанию, то они воспринимаются все под один шаблон, скорее всего, что там все плохо.

Хотя, конечно, если говорить о самом низком тактическом уровне, то и от подхода командования многое зависит. Когда командир батальона не заботится о выполнении своих непосредственных обязанностей, люди не хотят идти в такое подразделение.

А когда там меняется командир и его видят где-то на позициях, просто знают его в лицо, это уже важный фактор доверия, потому что человек не прячется в подвале, а вовлечен в процесс.

Плюс если командир заботится, в частности, о финансовой составляющей, выплатах бойцам, по возможности, действительно отпускает в отпуск, то есть во многом идет навстречу, то и отношение бойцов здесь будет другим. И к таким даже люди стремятся переводиться. Хотя у нас сейчас с переводами, конечно, сложно.

Автор: Андрей Губицкий